Гроза никогда не бывала поводом отложить послеобеденную прогулку, не оказалась она таковым и сейчас. В худшие времена должно держаться ещё более безупречно, чем в лучшие, так наставляла Люциллу мама, осторожно выводя у дочки на шее короткую руническую надпись, призванную оттолкнуть молнии; при твоём благоразумии тебе нечего бояться, голубка моя, а уж грома боятся только кошки. Люцилла насупленно морщилась — она совершенно не была уверена, что кошкам нечего бояться, да к тому же холодная кисточка щекотала кожу, но возразить или хотя бы дёрнуться не посмела. В эти дни все были как на иголках, и девочка старалась не попадаться взрослым под горячую руку, а уж стоило подумать, каково сейчас её бедному брату, сразу же пропадала охота капризничать.
Дождь оглушительно стучал по капюшону её чёрно-белой прорезиненной накидки. Сама похожая в своём щегольском наряде на экзотический цветок, Люцилла осторожно скользила среди стоящих в цвету розовых кустов. Было откровенно скучно, и даже розы не радовали её. Почти ночной сумрак, с которым гроза опустилась на мэнор, наводил ещё большую тоску, а частые сияющие молнии -  ужас. Тот странный орган чувств, что отвечал у Люциллы за брата, беспокоил девочку настолько, что временами она переставала воспринимать окружающую реальность, а когда реальность возвращалась, вместе с ней приходили страх, отчаяние и тоска. Ох, Люциус... как же ты мог так со мной поступить?
Это было похоже на паутинку, растянутую до предела между двумя ветками; стоило тронуть один край, как противоположный начинал звенеть, вот только нити основы этой паутины тянулись из сердец близнецов.
Сейчас именно это чувство заставляло Люциллы вдыхать полной грудью. Напоённый ветром, ароматами цветов и водной свежестью воздух вселил в девочку немного бодрости. Мокрые кусты, казалось, вовсе не никли под дождём, а устремлялись в рост, ввысь, к небу, радуясь короткому отдыху от летнего зноя. Всё так же глубоко дыша, Люцилла направилась по любимой дорожке своего брата — к самой дикой части парка, где вдали от парадного входа прятался в ветвях старого дуба их любимый домик для игр. Она не была уверена, ведёт ли её желание Люциуса или же ей просто хочется укрыться от глаз родителей, которые сейчас почти наверняка наблюдали за нею в окно, хотя в этом теперь не было никакой необходимости.

...Сам Хасстейн Малефуайе посадил этот прекрасный раскидистый дуб, великана всей Южной Англии; так говорили предания, а близнецы знали это точно, потому что живущие на старинном витраже изображения Хасстейна и Аннеты Малефуайе сами подробно им всё рассказали. Люцилла очень спешила к их любимому дубу, ведь там можно спрятаться от дождя и ветра, и она точно не простудится. Ведь ей так холодно. Они точно не простудятся. Он точно...
По дороге она задержалась лишь у аквилегий, ярких и очаровательных, как миниатюрные тропические птицы. Лиловые и розовые, они светились в грозовом сумраке — это было их царство. Их маленькие чашечки, сладкие в глубине, были полны дождевой водой, и девочке удалось немного загасить терзающий внутренности голод ею, а после самими чашечками. Усик винограда был как всегда пыльно-кислым, пряным. Сорванная на бегу вишня — сахарной и обжигающей, как уголёк.
Люцилла пришла в себя, лишь карабкаясь привычным образом наверх, к их домику. Приостановившись в ветвях, она сняла капюшон, ослабила завязки накидки. Девочка вдруг осознала, что на самом деле ей очень жарко. Гордость поместья Малфой, старый дуб был весь окутан защитными, поддерживающими, питающими заклинаниями, а Люцилла была буквально увешана талисманами — и кольцо на пальце, из-за которого её рукам теперь было больно ухватываться за ветки, и тяжёлая цепочка на шее, даже её туфельки были заколдованы, а ещё она каждое утро пила антиаппарационные зелья, чтобы никто не мог похитить её с помощью аппарации. Уж последнего-то своего ребёнка старшие Малфои решили сберечь во что бы то ни стало. Теперь все эти заклинания встретились, и магия вокруг Люциллы буквально трещала, в воздухе из ниоткуда появлялись россыпи искр — холодных и красивых, как звёзды.
Девочка наконец добралась до домика, на животе заползла внутрь. На бело-чёрном дождевике появились тёмные разводы. Ничего, дождь смоет потом, решила Люцилла. 
Дождь уютно стучал по крыше домика. В окошке сумрачно, а в домике совсем темно и очень одиноко без брата. Люцилла горестно вздохнула; но уют уединения уже проникал к ней в кровь, и она успокаивалась. Девочка приподняла руку ладошкой вверх и позволила маленькому фонтанчику золотистых искр сплясать у себя над ладонью. Сквозь эти капельки огня, на которые зачарованно глядела Цилла, всплыл образ совсем маленького черноволосого мальчика, абсолютно не похожего на Люциуса. Мальчик был одновременно ежом — такой же тёплый и колючий. И его надо было защитить. Ей захотелось погладить малыша по голове, чтобы ему было спокойнее. Это чувство полной защищённости, когда тебя гладят по голове — Люцилла очень любила его и сейчас нуждалась в нём как никогда.