Из малой гостиной явственно доносилось тиканье напольных часов. Этот звук, всегда такой незаметный, сегодня прорезáл даже шум дождя — гулкий, слитный перестук капель по листве сада, по озеру и камням.
Миранда Малфой плотнее смежила веки, чуть повернула голову, пытаясь найти менее мучительное положение на давно нагретой подушке. Настырное тиканье ввинчивалось в виски, не позволяя забыться ни на секунду, не слушать того, что выстукивало сердце — Люциус, мой сын, мой маленький мальчик, сыночек... В раскрытое окно наплывали невыносимо тяжёлые запахи влажного жасмина и королевских лилий. Очередным изматывающм усилием воли миссис Малфой отогнала от себя ужасные видения — белые лилии на семейном алтаре; размокшая, жадная земля где-то далеко, неизвестно где; мальчик, беспомощный и одинокий этой холодной, какой уже по счёту ночью. О нет. Сейчас она, Миранда Малфой, мирно уснёт, а утром они с Абраксасом снова свяжутся с авроратом.
Женщина начала уже забываться поверхностнм неспокойным сном, когда вдруг резко очнулась, точно её что-то толкнуло. Движение воздуха где-то в глубине дома. Сжавшее, остановившееся сердце.
- Абраксас, - Миранда приподнялась на постели. На бледном осунувшемся лице были написаны тревога и нетерпение. - Мне кажется, кто-то в гостиной.

Девочка уже начала привыкать к мучительному ожиданию новостей, окутывавшего дом вот уже который день. Формальная сторона её жизни оставалась прежней: утренние упражнения в парке под присмотром гувернантки, спешно вернувшейся в Малфонй-мэнор, чинный завтрак; затем занятия — грамматика, зелья, латынь... Только теперь нельзя было выходить за пределы ближайших аллей, и завтракать приходилось в детской, на которой отныне лежало больше охранных заклинаний, чем Люцилла когда-либо встречала. Или о которых знала.
Переводя особо заковыристую фразу, разбирая формулу зелья — так, что приходилось обложиться всевозможными справочниками, энциклопедиями и словарями, — Люцилла на краткие сладкие моменты забывалась, как будто брат сидит за соседним столом, сдувает соскальзывающие на лицо волосы, упрямо выцарапывает на зачарованной столешнице своё полное имя, и искусное кружево букв тает на глазах.
Но с приступами ужаса девочка ничего поделать не могла. Не того, ставшего за эти дни привычным, изматывающего ужаса, от которого нестерпимо хочется спрятаться у себя в комнате, сжаться в комочек и плакать, плакать, чего, конечно, никогда не позволила бы ни мама, ни гувернантка. С этим можно было как-то справляться — хоть бы вслух, громким голосом ожесточённо вызубривая свойста ночных асфоделий или коринфских дождевых грибов. Этот, другой ужас накатывал внезапно, со страшной силой, так что Люцилла начинала задыхаться, у неё слабели ноги и темнело в глазах. И невозможно было не думать о магической связи между близнецами, и о том, что возможно происходит в это время с её братом.
Девочка потянулась к ночному столику, где прочно обосновалась чаша с холодной водой, села на кровати. Наверное, я проснулась от жажды, решила она, ведь ей почему-то всё время хотелось пить. Но, уткнувшись в чашу, Люцилла услышала шаги в коридоре, негромкий голос. Отец.
Маленькая Малфой тихо спустила босые ноги на пол, неслышно подхватила бледно-синюю шаль. Сердце бешенно колотилось, и девочка точно знала — что бы ни происходило в доме, она ни за что этого не пропустит. Даже если... Даже если.
Новое, непривычное ещё кольцо запуталиось в бахроме. Если отец заметит, что она ходит по дому в неурочный час, да ещё в ночной рубашке, быть беде, но нет ни секундочки, чтобы задержаться, переодеться. Напряжённо прислушиваясь, девочка высунула нос в коридор, подождала, пропуская отца подальше, а затем прокралась вслед за ним неслышной тенью — до той развилки, когда стало очевидно, что отец направляется в гостиную
Тогда Люцилла сколькзнула в боковой коридор, где сорвалась на бег — и бежала до самого тайника бунтаря, секретной каморки, выходящей в гостиную щелью для глаз да слуховой трубкой.

Невыносимый первобытный ужас за Люциуса встал во весь рост, заслонив собой звёзды, и в то же время мчались, путаясь между собой, мысли «Журналист?! Что за журналист?! Что это, Абраксас?!» Самообладание, эта много раз воспетая благородная броня гоблинового сребра, не изменило Миранде Малфой и сейчас.
- Гребень, - отрывисто приказала она домовику. Пусть властно вытянутая рука едва заметно поздрагивала, а взгляд беспомощно обратился к мужу, в голосе её не прозвучало отчаяния. - Я спущусь с тобой, Абраксас.
На лестнице Миранда была вынуждена опереться на его руку, но, когда женщина переступила порог гостиной — её собственной гостиной, досконально знакомой до последней безделушки на каминной полке, а теперь с чудовищной парадоксальностью именно в ней сосредоточилась, обрела форму неизвестность и ужас этих дней, вид миссис Малфой был вновь собранным и холодным.
Она окинула взглядом бесспорно жалкую фигуру посетителя, неприлично истёртую мантию в мокрых разводах, совершенно незнакомое лицо, молодое и наглое, разрываясь между отчаянной надеждой, негодованием — как это смело переступить порог моего дома! - и ужасом за сына: что же случилось с её мальчиком, если он оказался вынужден иметь дело с людьми такого сорта!..
Ответив на оскорбительно развязное приветствие едва заметным кивком, Миранда сделала несколько шагов к кофейному столику — и пол вновь поплыл под ногами. Миссис Малфой впилась глазами в снимки; ужас, смешанный с облегчением, были настолько сильны, что она забылась на несколько секунд. Люциус жив.
Она стремительно, бессильно опустилась на край изящного тонконогого кресла — даже сейчас её небрежно накинутая мантия удивительно сочеталась с обивкой — и принялась быстро перебирать фотографии. Лицо её застыло и обесцетилось. Казалось, будто нити, что связывали её с мужем, только и давали ей сейчас дышать; и чувства были одни на двоих.
- Вполне в духе Люциуса, - наконец тяжело уронила Миранда.

На пороге тайника Люцилла задержалась — очень уже темно оказалось в этой комнатушке. Когда рядом с ней бывали брат и Эван, темнота этого места казалась лишь волнующим декорацией к играм, но теперь, когда она была совсем одна...
- Ну-ну, - насмешливо побдодрили её из темноты
- Темно же! - довольно-таки пискляво возмутилась Цилла.
- Такая большая девочка, - укоризненно ответил голос, и в кромешной тьме показались, постпенно разгораясь, два фосфорицирующих глаза, и в их свете проступили очертания комнаты.
- Благодарю, Гиппократ, - бросила Люцилла строптивому горельефу, холодностью тона уравнивая счёт, и со всех босых ног кинулась к обзорной щели.
Крупный зачарованный горельеф, изображающий кентавра с луком в руках и полным колчаном стрел за спиной, — стражник тайника, готовый защищать членов рода Малфой не до последней стрелы, до последнего каменного обломка, — продолжал подсвечивать девочке глазами.
«Мама совсем спокойная, - неуверенно подумала Люцилла, изо всех сил вглядываясь в щель. - Что там за колдографии? И папа тоже... спокойный...»
Как раз в этот момент отец заговорил с такой яростью, с какой никогда не говорил с Люциллой, и девочка, подпрыгнув, убедилась, что родители совсем, совсем не спокойны. Цилла поднялась на цыпочки, изо всех сил вглядываясь в «фальшивку». Ещё чуть-чуть.. чуть-чуть... наконец стал виден Люциус — Люциус! - и нечто настолько страшное, что девочка буквально легла на стену, что-то сдвинулось, и тайная дверь поддалась, повернулась, выплёвывая Циллу на ковёр гостиной прямо из стены.
Девочка приземлилась на бедро и ладони, совсем рядом с кофейным столиком. Боли почти не было — родовое гнездо старалось уберечь маленькую хоязйку от малейших неудобств. В другое время Люцилла обратилась бы в камень от ужаса — так опозорить родителей! - но сейчас она лишь вперилась взглядом в россыпь колдографий.
- Прости, папа! - выпалила девочка, - это не фальшивка! Я знаю! Я всё время их вижу... вот его! - маленький аккуратный пальчик ткнул в морду оборотня, брезгливо задержался над поверхностью колдографии, так и не коснувшись бумаги. - И во сне, и так! И, папа, мне всё время так хочется пить!

Чёрно-белые тени колдографий расплылись перед глазами, и Миранда в эту минуте слабости не знала, скрывать или же благодарить эту непрошенную влажную слепоту, скрывающую от взгляда разрывающие сердце картины. Миссис Малфой пыталась сосредоточиться на одной мысли — Люциус жив! — и не думать, забыть о том, что, возможно, сын уже потерян навечно, вычеркнут из всех списков, лишён и алтарей, и объятий. Ведь полнолуния ещё не было, шептала она про себя, черпая твёрдость из мимолётного прикосновения мужа.
Но вот Рэндом поднимает уже незатуманенные глаза — извечная ледяная корка поверх сумрачных вод — вдохнула, чтобы что-то сказать.
- Люцилла, - сурово произнесла она вместо того, прежнего. - Встань немедленно.
Женщина поколебалась — следовало отослать дочь, но в то же время девочка уже увидела то, что ей видеть не следовало, к тому же, в этот момент её слова, слова близнеца своего брата, были особенно ценны, уж конечно являясь более достоверным источником сведений, нежели сей недостойный господин. Наконец, Люцилла уже не так мала и вполне способна понять происходящее.
- Дитя моё, поди сюда, - так и не удостоив грязнокровку извинениями, Миранда жестом отправила дочку на резную скамеечку для ног, и только положив руку на детское плечо, вновь повернула лицо к посетителю. - Должна признаться, что с каждой минутой это, - едва заметный неприязненный жест, - внушает мне всё больше сомнений. Любезный, вы спускались в логово к оборотням? - гладкий отполированный ноготь стукнул по верхнему снимку, не задев изображение сына. - Вы уже отметились в переписи?

Если бы взгляд Абраксаса Малфоя обладал всеми возможностями розги, Люцилла ни за что бы не смогла так непринуждённо усесться рядом с матерью. Но в присутствии грязнокровки Абраксас решил не заниматься воспитанием дочери - не настолько велико было её преступление.
Особенно в сравнении с тем, что совершил Люциус. Как всегда.
Мистер Малфой протянул руку, чтобы убрать колдографии, бывшие в пачке последними, а сейчас лежащими на самом верху, и наткнулся на фарфоровую чашку.
"Когда только успели?"- подумал он про домовиков, благоразумно оставшихся невидимыми, и сделал глоток. В последнее время эльфы - вероятно с распоряжения Рэндом - щедро добавляли в чай успокоительного зелья и поэтому сейчас подали чай всем, кроме, собственно, гостя. Абраксас усмехнулся, наблюдая за выражением лица обделённого грязнокровки.
- Не забывайтесь, мистер Скитер,- процедил он сквозь зубы уже спокойнее.- В конце концов, это мне решать, поверить ли вам на слово о том, что с моим сыном всё в порядке или вышвырнуть. Не забывайтесь. Эта сделка для вас важна не менее, чем для нас. Когда вы принесёте свои извинения миссис Малфой, то назовёте нам условия, на которых Люциус будет возвращён домой.

Девочка замерла на секунду, наслаждаясь прикосновением маминой руки. Глаза её злобно сверлили незнакомца, но сердце замирало от нежности к матери. Победная радость от того, что папа её всё-таки не отослал, смешались с тревогой за ближайшее будущее, но эти мысли были так мелки по сравнению с огромным, всепоглощающим ужасом за брата — и надёжностью, как будто разливающейся по её телу от плеча, где лежала рука матери.
Цилла устроилась у ног мамы, одним непринуждённым движением поправив ночную рубашку так, что она, не натянутая на колени, легла аккуратно, совсем как мантия, с удовольствием устроила босые ноги на ковре, сразу же заботливо окутавшем их надёжным теплом. Она хорошо знала, как важно — возможно, важнее всего на свете — выглядеть достойно даже в худшие моменты жизни, и сейчас старалась вернуть достоинство, потерянное в момент падения из тайника.
Люцилла прислушивалась к разговору родителей с этим гадом... с этим недостойным господином, и как наяву видела брата и его новенькую чёрную палочку; это раздвоение, видеть Люциуса и знать, что он сказал бы, было с ней всегда; эти слова, которые были у них на двоих, слова, приносящие неприятности, она всегда с удовольствием препоручала ему, но сейчас его не было рядом, и кто-то же должен был сказать этому гаду «Авада Кедавра»? Она видела Люциуса — и видела себя, поднимающей свою белую палочку; но палочка осталась в спальне, и, наверное, она всё равно не осмелилась бы сделать этого при отце. Желание убить, уничтожить, растереть в порошок было столь сильным, что Люцилла опустила глаза в чашку с чаем. Я не буду на него смотреть.

Осознание того, что Люциуса у них больше нет, ударило ножом под рёбра - неожиданно и сильно. Затеплившаяся было надежда рассыпалась в пыль с первыми же словами грязнокровки. Абраксас повернул голову. Он мог бы и не делать этого, молчаливая просьба жены настигла его прикосновением холодных даже после чашки горячего чая пальцев, и потребовалось несколько мучительно долгих минут, чтобы Абраксас понял то второе, глубинное значение этого жеста.
"Соглашайся,- шептало ему отчаяние отца, теряющего наследника.- Наобещай ему с три короба, ведь не станет же чистокровный маг всерьёз рассматривать необходимость держать слово, данное грязнокровке. Какая разница, что ему нужно."
Абраксас Малфой усилием воли отринул эту идею. Грязнокровка намеренно требовал невыполнимого, чтобы переложить ответственность за смерть Люциуса на упрямого отца. Кроме того, приятным дополнением для уязвлённого самолюбия писаки было бы унижение Малфоя перед членами его семьи.
- Даже если бы вы похитили сына Министра Магии, то не добились бы того, чего просите,- сказал он наконец глухим голосом.- Будьте реалистом. Я могу затронуть эти темы в беседе с Личем, я могу высказать вашу позицию в интервью газетам, но добьюсь этим только того, что общество подумает всего лишь, что я сошёл с ума от пережитого. На то же, чтобы подойти к рассмотрению поставленных вами вопросов деликатнее, потребуется много времени. А его у нас нет,- поставил Абраксас точку.- Полнолуние наступит через три дня.
Он собирался уже подняться из-за стола переговоров, но внутренний голос отчаяния почему-то прорвался наружу.
- Впрочем... я могу оказать вам ту услугу, о которой лично вы просите меня, в любое время. Как доказательство моих благих намерений.

Впервые за этот вечер Роберт пожалел, что сейчас с ним не было Элиссы. Она бы точно разделила его наслаждение победой над этим расфуфыренным чистокровным семейством. Он впитывал в себя каждое мгновение, каждую крохотную мелочь, вроде вздрагивания век или изменения интонации - чтобы позже, оставшись наедине с самим собой, снова восстанавливать в памяти события сегодняшней ночи в Малфой-мэноре, смаковать каждую секунду свое первой победы - ещё невзрачной, неуверенной, как гадкий утёнок в сказке Андерсена, но уже победы. Она была ожидаема и вместе с тем неожиданна - потому что никому никогда ещё не удавалось заставить чистокровных богачей мямлить и заикаться, и искать компромиссы с магглорожденным.
Журналист засмеялся, опьянённо и вызывающе. Абраксас Малфой упирался, но, если его чуть дожать, был бы готов на всё. Миранда Малфой показывала коготки и зубки, но больше от бессилия, как раненая кошка, загнанная в угол, но именно эта реакция отчаяния вызывала у Скитера восхищение. Она предупреждала его об опасности, одновременно надеясь на то, что на месте их сына окажется сам Скитер - но колесо судьбы повернулось в иную сторону: он чуть не стал ужином для голодных оборотней до того, как предложил им взаимовыгодное сотрудничество.
- Реализм прежде всего,- согласился Роберт, внимательно разглядывая всех троих Малфоев.- Я постараюсь убедить оборотней дать вам больше времени, если вы сейчас поклянётесь мне, что будете защищать их интересы, как свои и возьмёте к себе нечистокровного мальчика как равного вам сроком не менее, чем на один месяц.

Лёгким наклоном головы она показала Абраксасу своё согласие и свою поддержку. Её бледное лицо всё ещё было спокойно и холодно; но с каждой секундой Рэндом чувствовала всё ощущала, как огромный груз спадает с её плеч. Люциус жив. Люциус жив, и этот грязнокровка выпрыгнет из собственной шкуры, только бы доставить её сына домой к сроку. Осознание приходило медленно, прибывало мягко и неотвратимо, как высокий весенний прилив. Будто просыпаешься тёплым майским утром, а в открытое окно заглядывает солнце, играя струями грибного дождя. Казнь отменили. Рэндом буквально чувствовала, как их дом перестаёт быть лакомой добычей для дементоров. В гостиной будто просветлело, хотя дрова уже почти прогорели. Маленький сонный крап заглянул в гостиную, постоял на пороге, с недоверием разглядывая незнакомого визитёра, и неслышно потрусил в сторону лестницы. Миранда отдавала себе отчёт в том, насколько преждевременна её радость, но отказываться от неё не собиралась. Ни один грязнокровка не заставит её почувствовать себя раздавленной. Ни один.
- Вы получили наше слово, мистер Скитер, - веско произнесла она. - Так запомните хорошенько: я надеюсь, что в следующий раз вы придёте как спаситель и как друг.
Миранда вновь положила руку на худенькое, дрожащее от ярости плечо дочери. Клятва? Замечательно. Возможно, им стоит провести какое-то время во Франции. Думаю, Абраксасу придётся по вкусу эта идея. Близнецам пора получше познакомиться со своими кузенами, в особенности Люцилле, а нам стоит побаловать себя целебными водами Эвиана. Вряд ли можно назвать доступным Министерство Британии с Женевского озера.
Она поднялась из кресла. Вторя движенью, замерцало серебряное шитье на её мантии.
- Пришла пора попрощаться. Какая радость, что дождь утих, вам будет удобно добираться до ворот. Теперь вы сможете по достоинству оценить наши аллеи.
Миранда повернулась к дочери, давая понять, что закончила с ним.
- Люцилла, дитя моё, немедленно ступай в свою комнату.

Смех резко оборвался, словно на журналиста наложили Silencio. Впрочем, Роберт не испугался угроз Малфоя - вот они где у него теперь, эти чистокровные паразиты, как жирные вши, сосущие кровь у нечистокровных!- скорее, насторожился, потому что возможность ответить за сегодняшнее унижение пусть и не смертельными, но мало приятными заклинаниями у них никуда не делась,  но когда Малфой произнёс слова клятвы, репортёр понял, что то, что будет потом - оно будет потом. А сегодня победитель - он!
Скитер поднялся из-за стола и крепко стиснул ладонь Абраксаса Малфоя. Какой пропадает кадр - глава всеми уважаемого чистокровного рода пожимает руку нечистокровному! Ничего. у него ещё будет шанс сделать пару снимков. когда он приведёт в этот особняк мальчонку, что тоже оставался у оборотней. Там Роберт Скитер своего не упустит.
Так им и надо! Пусть этот мистер, выговаривающий слова клятвы так, как её, должно быть, произносил какой-то из его предков самому Мерлину, попробует выполнение своей клятвы на вкус.
- Не сомневайтесь, мэм,- он ответил, не убирая усмешку с губ.- Мне льстит возможность быть как вашим спасителем, так и другом. Вы получите своего сына.
И развернувшись на каблуках, он зашагал к выходу, инорируя появление домовика, сам отворил тяжёлую дверь и сплюнув на мокрую от дождя дорожку, стремительно направился к воротам, не обращая внимания на аллеи, разрекламированные хозяйкой дома.

-------------> Комната Элиссы Фокс

Такие ливни удивительны для позднего лета - английский дождь решил расквитаться за все сухие дни в году, он барабанит по водостоку дома и окатывает витражные стёкла маленькими водопадами. В затопленном с вечера камине догорает огонь, тлеют угли, и горит зеленым светом торшер под серебристым абажуром.
Самопишущее  перо движется небрежно и расслабленно. Бессонная ночь медленно оставляет в теле бессильно-сладкую истому и странную лёгкость, строгие очертания комнаты делает мягче и ненадолго гасит вспышки в нервах. Вальбурга сидит в кресле перед камином и думает о том, до чего в сумасшествии последней недели не доходили мысли. Думает в письме - пергамент парит рядом с ней, принимая на себя молчаливые лексические изыскания мадам Блэк.
Вдруг камин разгорается с новой, магической силой.  Нет, на Гриммо, в свете последних событий, уже никого не волнует, что друг, пускай теоретически, будит их среди ночи. Росчерк подписи завершает ночное письмо, и мадам вся обращается в слух.
- Абраксакс?

- Вовсе не возражаю насчет ночных посиделок. - с грустной улыбкой отвечает мадам Блэк. Она еще не знает, что именно за новости расскажет ей Абраксакс, но каким-то нутром чувствует, что если бы они были хорошими, то подождали бы до утра.
Движением палочки прячет письмо в карман мантии и добавляет.
- Кстати, у нас в гостях кузен Лавгуд.
Да, мистер Ученый Лавгуд и Самый Желанный Человек для Департамента Тайн сейчас в Доме на Гриммо, но в ясном ли уме и в здравой ли памяти он? О последнем Вальбурга и сама уже беспокоилась, но на свой счет - поиски неугомонного Сириуса показали, насколько быстро может выйти из строя нервная система. Начинаешь сжигать все подряд, раскидываться деньгами, и делать то, о чем попытаешься забыть, то, что будешь всегда отрицать.
Серебряные стрелки на часах показывают полвторого; почти середина августа, душный запах мокрых листьев сквозь оконную раму. Дождь не прекращается, навевая на всех обитателей Дома легкую меланхолию со скрытым оттенком психоза. Но не смотря на это …
- Колдомедики сказали - в норме. Они оба сейчас спят под зельем “Сон без сновидений”.
А новости и прям паршивые. Кроме первой. Люциус жив и это главное! А условия... Рассудив, что о них Абраксакс расскажет сам, она встает из кресла навстречу родственнику и приглашает его присесть, после чего отворачивается от камина и зажигает на столике в углу причудливо-узорчатую свечу, наполняющую комнату неуловимо-тонким ароматом шоколада. То, что колдомедик прописал.
А еще неплохо бы…
- Огневиски?

- По приглашению, какими же еще ...
И правда, не пригласить кузена после ее визита было бы просто невежливо.
Над Лондоном угрожающе низко нависают огромные дождевые тучи; дни стали больными и короткими, и урвать клочок света всё сложнее. Вальбурга наслаждается ароматом и абажурным светом - ее персональные внутренние дементоры всегда с ней.
После возвращения Сириуса она подолгу думала, где же находится Люциус, ведь все, что случилось до разлучения детей у магглов, она легко узанла у сына с помощью Веритасерума.
Но чтобы так не повезло! Но не сил сдерживаться и мадам Блэк успевает спросить.
- Ты точно уверен?  - нет, ну мало ли. Вышли ли оборотни на связь, послали ли письмо или что еще пришло в голову этим мерзким созданиям.
- Шантажируют чем? - небольшая заминка, будто бы она сама не могла поверить в то, в чем спрашивает. -  Обращением? И какие условия?