3 августа, 1965. День.
Маггловская улица Гримолд-плэйс --->

Северус задыхался. Он не понял, что это было, почему его вдруг сдавило со всех сторон и начало куда-то выдавливать, как крем из кондитерского шприца, но, как только это прекратилось, Сев наконец судорожно, со свистом вдохнул — и тут же закашлялся вонью. Сквозь дурноту он слышал, что Люциус кашляет тоже, и это немного утешило мальчика - значит, он не выглядит как маленький слабак.
Глумливая нотка в тоне взрослого заставила Сева подозрительно уставится на него ещё слезящимися глазами. И не зря! Оглушительный вой заставил Северуса буквально прирасти к месту. Звука пронзительнее и ужаснее он в жизни не слышал; и мама никогда не говорила, чтобы волшебники выли. И то, как рванулся Люциус, как дёрнул его за собой, подсказало застывшему мальчишке, что его опасения не напрасны.
Хлопнувшая дверь, множестов грубых, причиняющих боль рук — Северус не кричал, только молча ожесточённо рвался, брыкаясь и бодаясь. В почти полной темноте он чувствовал, как борется рядом с ним Люциус — это ободряло Сева — и вдруг начал понимать, что с чужими руками что-то не то. Они были волосатые, с острыми когтями...
Мамочка, подумал он.
- Ж-жив, - мрачным придушенным голосом отозвался Северус. Его прижимал к боку кто-то огромный, так что мальчик едва мог дышать, но не ответить на вопрос Люциуса ему не приходило в голову.

Грэйбек шагнул к своей добыче. Первым под ноги попался маленький щенок - он отшвырнул его пинком в угол, прочь с дороги. Наклонился, снова поднимая другого детёныша за шиворот.
- Плюёшься? Не понравилось?- осклабился он.- Ничего, через несколько дней ты на брюхе будешь тут ползать, умоляя меня, чтобы я сделал это снова. И выпьешь и вылижешь всё до последней капли. Воды тут тебе не будет.
Оборотень пнул добычу в лицо, слишком уж ему не понравился взгляд, которым щенок смотрел на него. Хотелось впиться зубами в этот тёплый кусок мяса и рвать его, упиваться дымящейся кровью прямо сейчас, не дожидаясь полнолуния. Но маги - не магглы, лёгкой и быстрой смерти им не видать.
Маги...
- Давай сюда палочку!

Рука Люца сжала Северуса до боли, и мальчик обрадовался, ободрился, стиснул пальцы и сам — изо всех сил, чтобы не оторвали, не оставили одного. Сев приоткрыл один глаз, всё ещё корчась от омерзения и вони. Силуэты врагов были едва видны в темноте... Но тут что-то взорвалось в животе, мальчишка ударился об стенку и только тогда понял, что его отшвырнули от Люца, в угол. Северус сполз бы на пол, если бы не шипы — боль от них отрезвила его мгновенно. Дышать опять было невозможно, болело, кажется, всё. Затравленно, бросив на это все оставшиеся силы, мальчик глянул туда, где был Люциус — и сумасшедший оборванный бездомный — и испытал немалое облегчение от последовавшего приказа.
Люциус знает, что делать.
Мальчик зашевелился, снова перехватил цепь, начал потихоньку вставать на ноги, по стеночке; с новой силой заболели содранные, грязные ладони.
«Через несколько дней?!» - ужаснулся Сев, и в ту же минуту подумал с удовлетворением, что никому... кроме Люца! - и не снились такие приключения. А ещё у Люца есть...
Ой, нет, только не это! Только не палочку!
Северус в ужасе сжался в углу, когда бездомный ударил люца, опустил голову, пытаясь спрятаться.

Детёныш оказался слишком мал, чтобы быть полезен. "Наловил мух,"- застучало в голове у оборотня, распалив его ещё больше. Он нагнулся, ухватил окровавленную, хнычущую добычу за ворот мантии и рванул, раздирая лёгкий шёлк до самого низа, выворачивая ткань наизнанку в поисках кармана для палочки. Нашёл, ощупал.
Пусто!
- Где палочка?- рычал оборотень, опьянев от собственной власти, от слёз детёныша, от крови... р-р-р... сколько крови! Грэйбек не выдержал, мазнул рукой по лицу мальчишки, облизал пальцы. Впиться бы зубами в это нежное мясо прямо сейчас, послать к дементорам далеко идущие планы. Оборотень крепко стиснул голову детёныша, сдёрнул с неё намордник, чтобы тот не мешал ему слизывать кровь, текущую из носа, из рассечённой губы... Оборотни забеспокоились, подбираясь ближе, готовясь принять участие в пиршестве.
- Где? У него?!
Чувствуя, что ещё немного - и он перегрызёт добыче горло, Фенрир отбросил от себя детёныша и ухватил за шиворот второго. Тот был одет по-маггловски, кармана для палочки в рубашке и не могло быть, но оборотень одним рывком разодрал и эту одежду, так, что только пуговицы посыпались на земляной пол. Ничего.
Он оскалился, тряхнул этот клочок пока живого мяса и отшвырнул его в угол.
- Не есть до полнолуния. Обоих. Держать в намордниках. Рваноух, приведи в моё логово того журналиста, я хочу его видеть.
И зашагал крупными шагами к выходу.

В голове у Сева по-прежнему было пусто; он снова сполз по стене на земляной пол и так и остался лежать, поджав ноги. Разорванная курточка и рубашка задрались вверх, лежать было холодно и жёстко, от удара глухо болела спина и остро — шея от ошейника. Дверь скрипнула, и жидкая полоска света снаружи начала у меньшаться. Сев всхлипнул.
- Они х-хотят нас с-съесть? - тихонько переспросил он, не поднимая головы. Перед глазами у мальчика ещё стояло уродливое лицо бродяги, ощерившееся зубами. - Они... людоеды?

Сев неуверенно пошевелился. Близость товарища по несчастью немного приободрила его; и, как подсолнечник поворачивается за солнцем, Сев с трудом сел, привалился к Люциусу. Тот был совсем большой мальчик, а большие мальчики, как известно, почти всемогущи.
- До чего две недели? - переспросил Северус тихонько.
Там, за дверями, за толщей земли стоял тёплый летний денёк; а в мрачной сырости норы источник тепла был один — Люциус, сидящий рядом. Замаранная одежда и не думала подсыхать. Сев поёжился.

11 августа, 1965.

Его добычу кормили. Сырым мясом - не станут же волки варить им еду. Сначала добыча сопротивлялась, отказывалась от еды. Что же - мясо осталось в кладовке, разлагаясь и привлекая мух.
Пить им давали раз в день. Судя по тому, что рот старшего был грязнее, чем у свиньи, детёныши в поисках влаги сосали землю.
Они его забавляли. Особенно старший. Фенрир потянулся, оскалив зубы. Со старшим развлечения придумывались быстрее и разнообразнее - он смешно реагировал. Почти как волк. Может быть, стоит его просто укусить в полнолуние?
- Пошли, журналист,- похлопал он по плечу мага. Боится, а виду не подаёт. Только волк чует запах страха. Что уставился? Живи, пока полезен волкам не только в качестве еды. - Сейчас я тебе их покажу.
Грэйбек разрешил репортёру осветить люмосом стены кладовки. Для его работы требовался свет.

Грязные, оборванные чистокровные, копошащиеся в своих и не только своих нечистотах, рычащие и оскаливающие по-звериному зубы, враз потерявшие всё наносное человеческое, что в них было - это было больше, чем сенсация, больше, чем бальзам на нанесённые чистокровными раны. Это был триумф! Упиваясь собственным торжеством, Роберт Скитер выхватил фотоаппарат, поджёг магний. Все снимки окажутся в газете, которую порекомендовал ему профессор Дамблдор завтра же! Тогда чистокровные увидят, кто они на самом деле. Все увидят!
- Пошевели их, Фенрир, пусть побросаются, как шелудивая дворняжка на цепи!- возбуждённо воскликнул он, опустившись на одно колено, чтобы оказаться на одном уровне с оборвышами.- Кто они, кто?

Фенрир ощерился, с ненавистью глядя в объектив, словно тот и был средоточием всех проблем, с которыми приходилось сталкиваться оборотням по вине магов.
- Смотри!
Он с силой пнул старшего мальчишку в лицо. Ноздри оборотня шевельнулись, почувствовав упоительный запах горячей свежей крови. По этому запаху жертву можно было бы найти и в кромешной тьме, а уж тут...
Оборотень ударил ногой ещё и ещё раз, зарычал, стиснув оскаленные зубы, чтобы удержаться, не впиться во вкусную нежную плоть юной жертвы. И не выдержал, одним прыжком достиг мальчишки, подмял его под себя, ощущая грудью острые лопатки, которые так приятно будет оставить на потом, погрызть в минуты глубокой задумчивости, даже когда на них и не останется мяса, запустил руку в грязные, свалявшиеся космы щенка, рванул голову мальчишки набок, открывая беззащитную напряжённую шею. Лязгнул зубами, захватывая тонкую кожу, но не прокусывая её.

Севу не надо было смотреть на Люциуса, чтобы почувстовать его реакции. За эти дни, когда мальчик-волшебник стал для Северуса единственной опорой, опорой надёжной и заботливой, все чувства Сева сосредоточились на нём, на Люциусе. Только Люциус мог знать, что делать в той или иной ситуации, только Люциус мог объяснить, что та или иная ситуация значит. И только Люциус заботился о нём.
Поэтому Северус попятился от объектива, отвернулся в сторону. Шипы ошейника привычно, но от этого не менее болезненно впились в шею, в ранки, оставшиеся от прежних рывков. Сев вскинул руки, пытаясь просунуть пальцы между шипами и шеей в тех местах, где было особенно больно. Его измазанное землёй исхудавшее лицо насупилось, потемнело, глаза смотрели зло и упрямо.
Он понял, что этот человек, который пришёл сюда, это волшебник, на стороне оборотней. И это было так несправедливо, так больно!.. Но сейчас у Северуса не было времени думать об этом: оборотень начал избивать Люциуса, и Северус закричал в ужасе и злости, и, когда оборотень кинулся на его друга, повис на грязном сапоге.
- Пусти его! Пусти! - придушенно вопил Сев, болтаясь в воздухе, болтаясь в воздухе и осыпая оборотня всеми ругательствами, которые он когда-либо слышал от своего отца. - А ты, ты же волшебник! Почему ты помогаешь им?! Пусти его!!