Целый день Зигхильда Кальтенбах места себе не находила, поминутно поглядывая на золотые часики-подвеску — подарок свекрови на рождение дочери. Минутная стрелка ползла медленно-медленно, а часовая, кажется, и вовсе прилипла к месту — выгравированный гномик-хранитель времени только руками разводил на каждый ищущий взгляд Зигхильды да смущённо поправлял пунцовый кафтанчик.
Малышка Эгесбурга чувствовала, что мама витает мыслями где-то далеко, и отчаянно капризничала с самого завтрака.
- Душа моя, поедем-ка погуляем. Всё же воскресенье, - не выдержал наконец муж, и в мгновение ока дочурка оказалась одета в выходную мантию и лаковые башмачки, а камин полыхал зелёным, открывая проход прямо в почтовое отделение волшебного Кёльна.
Когда время подошло к двум, Зигхильда поднялась из-за столика в кофейне, обняла основательно выгулянную дочку, уткнувшуюся в мороженое, благодарно поцеловала мужа и аппарировала в Карелию.
Сжималось сердце при мысли о том, что до самого Йоля ей удастся увидеть Вальтерхена от силы несколько раз. Уже очень скоро риск повредить третьему ребёку, потихоньку подрастающему в её чреве, станет слишком велик, чтобы аппарировать; тем больше она спешила сейчас от границы аппарационной зоны у озера вверх, вверх по дорожкам.
Большой Дом белоснежной сахарной головкой сверкал в лучах солнца, нестерпимо слепящих сквозь прорехи в бегущих облаках, точно плывя над зелёными лугами школьной территории. Поднимаясь по холму, Зигхильда то и дело взглядывала из-под руки на послеобеденную толпу девторы, наводнившую дворы Института. Одновременно фрау Кальтенбах внимательно следила за дорожкой, чтобы, не дай, Гроа, уберегите, дисы, не споткнуться, не повредить малышу. ГдЕ-то здесь её милый Вальтерхен, её бедный любимый мальчик, маленькое сердечко, оторванное от дома в неприютных стенах Дурмстранга...
Зигхильда оказалась одной из первых мам, дожидающихся у Зала свиданий, когда сравняется четырнадцать двадцать. Берестяной формуляр на свидание с сыном уже дожидался на столике, заполненный её каллиграфическим почерком с завитушками и украшениями. Скорее, скорее!.. И вот распахнулись двери Зала, и осталось подождать совсем немного — когда приведут Вальтерхена.
Олега Каркарова она и не заметила толком, отшатнулась только от бесцеремонного русского — в отсутствие Фридриха подвыпившие незнакомцы представлялись ей нежелательным и рискованным соседством.
И вновь ёкнуло сердце, когда она увидела на пороге Зала своего Вальтерхена — такого маленького, такого потерянного в этих суровых стенах. Её малыш показался ей сильно побледневшим, осунвушимся, непривычно серьёзным. Вальтерхен всегда был очень серьёзным мальчиком, но в глазах его и в углах губ всегда жила готовность улыбаться, присущая любимым детям; теперь же личико его показалось Зигхильде серьёзным и грустным.
Не успела фрау Кальтенбах раскинуть руки навстречу своему любимцу, как наставник уже остановил мальчика; Зигхильда поняла, что её сыночка сейчас накажут за немецкую речь и, может быть, даже лишат их свидания. Зигхильда до боли закусила губы, чтобы не расплакаться, представляя, что переживает сейчас её бедный малыш, и гадая, позволят ли ему увидеть маму.
И вот Вальтерхен вновь появился в Зале.
Зигхильда отчаянно обняла своего бедного осунувшегося мальчика, поспешно опустилась на стул с резной спинкой, посадила Вальтерхена к себе на колени и снова горячо обняла, прижала к груди, поцеловала в темечко, а потом в обе щёчки.
- Вальтерхен, дитя моё, здравствуй, мой хороший, - нежно-нежно сказала она по-русски, сияющими глазами вглядываясь в личико сына — счастливая и одновременно готовая расплакаться от жалости и силы чувств. - Тссс, только по-русски, сердечко моё... mein Herzchen... только по-русски... Как я по тебе соскучилась, сыночек...

На личике её малыша так явно отразилось отчаяние и даже испуг, что Зигхильда тихонько всхлипнула, сдаваясь — возможно, она никудышная мать, но она не может, просто не может говорить со своим сыном по-русски, хотя это и её долг! Фрау Кальтенбах вновь сжала малыша крепко-крепко, склонилась к нему и заговорила по-немецки тихо со всей нежностью:
- Ты у меня такой молодец, Вальтерхен! Мы все так гордимся тобой... и очень по тебе скучаем. Эгесбурга шлёт тебе тысячу поцелуев и объятий, и папа, конечно, тоже. Сыночек, тебе... ты уже привыкаешь, рыбка моя? Ты хорошо кушаешь?
Уверения в том, что Вальтерхену «хорошо», нисколько не убедили Зигхильду: она знала, что малышей учат отвечать именно так, да и сам Вальтерхен ни за что не хотел бы расстроить маму... бедное дитя!
- Наставник Штейнерт приглядывает за тобой, малыш? - ласково спросила Зигхильда, заглядывая Вальтерхену в личико лучистыми глазами. - Он заботлив с тобою?

Иштван Соломонар торопился. Под предлогом встречи с сыном он высвободил себе всю вторую половину дня и собирался использовать каждую секунду этого времени с максимальной пользой. Надо было заскочить и проверить, готова ли партия змеев горынычей к переброске в Румынию, забежать к торговцу Вано за бутылочкой того самого красного, что так любит Кассандра. Эта леди всегда уделяла много внимания качеству своих напитков. Ух, Кассандра!..
- Минуточку-минуточку, мне только формуляр взять, разрешите без очереди, дамы и господа!- вклинился он в довольно длинную очередь родителей к столу дежурного.
Иштван бросил беглый взгляд на лист бумаги и достал из кармана мантии позолоченное перо, попробовал пальцем, не затупилось ли и ринулся заполнять белый лист текстом прошения. Раз-два, готово - уж этих бумажек господин Соломонар повидал на своём веку видимо-невидимо, и задержать они могли его максимум на пару секунд. И отходить от стола дежурного не потребовалось. Иштван покосился на ожидающих за его спиной посетителей. "Ишь, какие... отойти им. Подождёте. Знаю я вас, лишь бы вытеснить человека из очереди... наглецы какие пошли..."
- Всё готово, он протянул дежурному лист прошения, придавив его серебряной монеткой.- Будьте любезны, приведите моего сына вне очереди, у меня так мало времени...
Победно оглядев кислые лица людей в очереди, господин Соломонар пробился к стулу, на котором сидел какой-то мальчишка, согнал его одним взглядом и кратким шипом: "Место старшим уступать надо, мальчик, да-с", и поглядывая на часы и нетерпеливо притоптывая лакированным ботинком, погрузился в раздумья. "Надо успеть забежать к стряпчему. Ишь, скотина, думал меня надуть на проценте с поставок. Не по-лу-чит-ся... "

Бита, выпавшая из рук Вальтера, выбила несколько синих искр, но никто этого не заметил. Матушка! Даже дети, которые не слышали ни слова по-русски до приезда в Дурмстранг, мгновенно, каким-то шестым чувством выхватили «матушку» из речи наставника. Четыре десятка пар глаз с завистью уставились вслед Кальтенбаху.
Алёнка толкнула мальчика, стоявшего перед ней.
- Ходи, - нетерпеливо поторопила она его. Страдать было не в обычае Алёнке Каркаровой.
Мальчик вздрогнул, поднял биту и игра пошла своим чередом, пока наставник вновь не появился рядом с детьми.
- Каркарова, Соломонар, ваши батюшки ждут вас в зале для встреч. Живо, живо, не копайтесь!
Алёнка влетела в зал для встреч, решительно топоча сапожками и волоча за собой на буксире Штефана. Глаза её счастливо сверкали, на щеках полыхал победный румянец. В зале Алёнушка наконец выпустила Штефана и завертела головой, выглядывая отца.
-Па-а-а-па-а-а!!! - завопила Алёнушка во весь голос, завидев Олега Каркарова, и со всех ног помчалась навстречу, и если кто-то и попадал под ноги этому летящему тяжёлому ядрышку, то это были неприятности исключительно стоптанных и сбитых.
Алёнушка взлетела на руки к отцу, обняла руками и ногами, вжалась лицом в папину надёжную шею. Он был такой родной, любимый, самый-самый лучший!

Олег с облегчением замахал рукой дочке, летящей со скоростью Авады и, видимо, с такой же пробивной способностью, потому что все, кто оказывался на её пути, поспешно шарахались от бойкой русской девчушки.
"Знай наших!"- гордо подумал он, подкидывая дочку вверх и нисколько не заботясь, что её сапожки заехали по огромнющей корзине, которой уже вооружилась неразговорчивая блондинка, теперь бойко курлыкающая по-немецки со своим квёлым сынком.
- Алёна-гулёна,- Каркаров умилённо пощекотал дочурку не совсем чисто выбритым с утра подбородком и зацеловал в обе щёчки и пупочек, как он всегда делал после срабатывания портключа.- А я покушать тебе принёс. Пирожки.
Он посмотрел на узелок, который сначала жамкал в руках и которым потом махал Алёнке, и обнаружил, что на чистенькой тряпочке выступили кровавые следы малины, смешанные с жирными мясными разводами, да и запах капусты ощущался несравненно острее.
- Зато сразу видно, с чем какой пирожок,- заявил Олег, нисколько не смущаясь.- Развязывай да налетай, дочка. Так, чтобы за ушами пищало и трещало!

"Надо будет проверить шеи горынычей,- мысленно делал пометки себе Иштван Соломонар.- В прошлый раз двоих дефектных спихнули. И крылья, да. Жулики, жулики да мошенники кругом единственного честного человека. Только отвернёшься, не доглядишь..."
Из раздумий его вывел врезавшийся в живот сын. Господин Соломонар деловито оглядел запыхавшегося сына и хлопнул себя по колену, пригласив ребёнка сесть.
- Так, Штефан,- заявил он, не теряя времени на приветствия и предисловия.- Рассказывай всё... но по порядку и по делу,- быстро добавил Иштван, представив, во сколько иначе мог уложиться рассказ сына.- Как кормят? Еду докладывают, не обвешивают? Масла в кашу много кладут? Мясо в щах качественное?
Он осмотрел сына, повертел руки-ноги, заглянул за ворот рубашки.
- Не бьют? Они до среды права не имеют на физические наказания, запомни это крепко и стой на своём. Немцы любят, когда им правила и инструкции цитируют. Ты устав Дурмстранга не потерял, который я тебе в травник вложил? Если что, сверяйся с ним.
Дети вокруг жевали за обе щёки. Иштван подумал, что в следующий раз надо не забыть захватить сыну еды. Соломонар покопался в своём кейсе и вытянул оттуда коробку конфет, перевязанную кокетливым бантиком, и коробочку с маленьким тортиком, на котором всё же уместилась амурная надпись кремом. Штефан всё равно не знал французского.
- Торт ешь тут,- предупредил Иштван.- А то знаю я ваши порядки. Конфеты спрячь. Ты что калиту навыпуск носишь!- неожиданно воскликнул он, и от огорчения шлёпнул себя по коленям, даже по тому, на котором сидел Штефан.- Я тебя как учил?! Под рубашку, в штаны заправляй.
Не церемонясь с коробкой, господин Соломонар оторвал кокетливый бантик и сорвал крышку.
- Перекладывай конфеты, осторожно,- учил он сына.- Пару-тройку конфеток оставь в коробке. Подойдёшь потом к какому-нибудь старшекласснику покрупнее и потупее, поклонишься и угостишь. Остальные не тронут. Лучше пожертвовать малым, чтобы сохранить большее. Вот так-то, сын.

"Надо же, как время летит,- спохватился Иштван, доставая из кармана часы и щёлкнув крышкой.-А ведь ещё надо с поставщиками встретиться да с.."
- Ну что, сын,- бодро сказал он, стряхивая Штефана с колен.- Время вышло, беги к своим приятелям. Вон, немчик как в маменьку вцепился, помоги-ка ему дойти до вашего наставника. Немцы - они народ полезный, обдурить постоянно не пытаются. Эй, поворотись-ка сначала!
И только убедившись, что гостинцы, которых жалко, надёжно запрятаны в штаны, Иштван Соломонар добросердечно расцеловал Штефана в обе щёки и, приподняв шляпу, подошёл к немке и предложил ей руку.
- Дело-то такое, наше дело родительское,- быстро-быстро говорил он, ведя фрау к выходу.- Пять годов наши, а потом только вот так... приходишь...
И он вытер глаза большим клетчатым платком, который, впрочем, остался совершенно сухим.

Дежурному старшекласснику пришлось напомнить Олегу об окончании времени визита не менее пяти раз, пока тот не спустил с рук дочурку, всю перемазанную малиной.
- Алёна,- чуть не плакал Каркаров, запихивая в карман мантии жирный и грязный платок.- Дочушка моя, как же ты без меня одна будешь, без мамки своей...
Про старшего сына, учащегося в этой же самой школе, Олег как-то совсем забыл. Вытирая слёзы рукавом, он махал одинокой дочери до самого своего выхода.

-Рева-корова!
Весело Матеуш Анджей Матусевич прыгал по дорожке, отвесив пробегавшему мимо первоклашке подзатыльник и отобрав сладкого петушка. Мелкий поревет да успокоится, а Матысеку сладко. Сейчас было самое-то время, когда можно было полакомиться чем-нибудь вкусным - ко всем мелким приезжали обеспокоенные родичи, привозили кулечки, корзиночки, посылочки и прочую снедь. А снедью родичи Матысека его совсем не баловали. Дядька же рядом, так чего баловать неслуха?... Неслухом его прозывали часто, как и менее приятными Матысеку словам. Хотя слово-то оно слово, а балогур рос, да не менялся с детства. А вот и очередная светлая макушка и на носу слезинки:
-Ре-ва-ко-ро-ва, дай мо-ло-ка! - Нараспев выговаривал Матысек, замирая высоким столбом перед мелким блондинчиком, - ре-ва ко-ро-ва, дай мо-ло-ка, сколько сто-ит? Два пя-та-ка! Привет, малявка.

-Опа! Немчура мелкая! А совсем русским выглядишь, так бы и не признал, коль ты рот не открыл... - Матысек оглядел мелкого, словно диво какой кустарник наросший - с головы и до самой макушки, на которую тут же плюхнул руку и легонько надавил.
-Совсем мелкий, - деловито резюмировал Матусевич, - и разговариваешь плохо. И реветь собрался.
Оттянув светлую голову чуть назад, Матысек ткнул палец в кончик носа мелкого, а затем щелкнул. По нему же.
-Плакса-вакса-огурец! На полу валяется, никто его не ест.
Выдав словеса, замолчал, все еще рассматривая, как неведомого звереныша:
-Знакомиться будем. Как зовут?

И хоть это было ему совсем не свойственно, Матысек задумался. Мелкий не понял ни слова, а значит, язык еще выучить не успел. Дразнить его приклеившимися к языку прибаутками, которых нахватался за недельку у Деда, было совершенно бесполезно - лучше было бы опробовать их на каком-нибудь русиче. Взгляд поляка остановился на корзинке мелкого, оценивая перспективы.
-Значит, Вальтерчик. Валь-тер-чик, - Матысек прищелкнул языком, словно попробовал на вкус его имя, а затем показал пальцами ножницы, - Чик-чик.
Он облизнул петушка еще раз и протянул мелкому руку, чтобы скрепить знакомство рукопожатием:
-Матеуш Матусевич.
Вокруг резбегались в разные стороны мелкие и не очень мелкие. Пара старшеклассников, одним из которых был Мюллер, уже перевернули одного первоклашку, выбежавшего из зала с посылкой, и щекотали, заставляя смешно и нелепо пищать.

Он сделал шаг в бок, чтобы мальчонка вписался в него, и поймал его за ухо, заставляя его смотреть вверх:
-Не хочешь пожать мне руку, мелкий немец? Руки заняты? Не понимаешь?
Матеуш резко дернул за ухо:
-Так я помогу.
С мелкими было скучно, в этом месте они всегда начинали реветь, а потом убегать. Парень еще раз облизнул карамельку и толкнул мелкого сначала в лоб, отодвигая его назад, а затем отобрал посылку и прикинул ее вес на руке:
-Сытно тебя родители кормят. - Матысек одобрительно улыбнулся, - привыкай делиться, Вальтерчик-Чик.
Петушок карамельный упал прямо на мелкого, он был теперь совершенно не нужен, да и поднадоел.
-Де-лить-ся, Вальтер-чик-чик. И руку пожимать, когда здороваются.

"Ишь какой настырный. Ничего, быстро освоишься. Я помогу". Насмешливо глянул на немчуренка поляк:
-Брысь, пошел отсюда!
Отпихнул второй раз непонятливого первоклашку, резко замахнулся, чтобы ударить посильнее. Рука замерла в воздухе, самодовольный уверенный взгляд впился в мальчишку, мол, вали, а то дух вышибу.
Долго смотреть не имело смысла, этих мелких что красношапов разглядывать - ничего нового. Матысек отпихнул Вальтерчика и пошел дальше. У темненького русича неподалеку был маленький кулек семечек, который тот по глупости своей не спрятал. Немчуренок его больше не интересовал.