Марина приземлилась и выскочила из ступы первой: коса расплелась. А растрепанной даже минутку ходить у всех на глазах - не дело. Да и кто знает, когда господин наставник нагрянет? Получить замечание за неподобающий, неряшливый вид, девочке как-то не хотелось.
"Вот же незадача", - незлобно фыркнула она, быстрым шагом устремляясь к учителю и одновременно расплетая косу до конца. Получалось, конечно, не ахти. Куда там быстрым шагом, да ещё разбираться с заворотами на собственной голове - ещё бы понять, почему. Заплетала с утра Маринка вроде добротно, не спеша.
- Да, Ярослав Павлович? - бодро отозвалась девочка, спешно собирая волосы в хвост и мысленно выдыхая - успела. Обругать может и не обругали бы, но посмеяться могли знатно.

Девочка прыснула, уставившись в землю. Всякий раз, вспоминая о том уроке, когда Мюллер ухитрился так нашкодить, она с трудом подавляла желание расхохотаться: уж слишком змеёвка потешно выглядела после его длинных ручонок.
- Мы ему сами косу сплетем, да подарим, Ярослав Павлович, - не удержавшись, ляпнула Марина, отсмеявшись и переводя взгляд на конверт. Письмо от самого директора... Да и учитель выглядит подозрительно довольным. На ум почему-то приходило только абсолютно глупое предположение, что мол её, Марину Юрьевну, за успехи в учебе переводят в выпускной класс и выражают своё счастье от того, что она наконец перестанет выкачивать из Дурмстранга информацию с таким усердием и в столь ужасающем количестве, хоть этим она и не страдала.
Нет, эта мысль была откинута как слишком неправдоподобная. Но с другой стороны что ещё могло послужить причиной для послания от герра Телльхайма? Решив не гадать и вместе с тем удивляясь собственной наглости, Марина предложила:
- А зачем догадываться, если можно прочитать?

Марина искоса глянула на учителя, не зная, как воспринимать его слова насчет косы. Действуй-то действуй, но если что потом - кто отвечать будет? Но уже через секунду, всё это было забыто. Девочка пару раз недоуменно моргнула, пытаясь осознать новость. "Я? На уровень Зело? Уррряя!!!" - теперь уже совсем старшеклассница несколько раз возбужденно подпрыгнула на месте, светясь улыбкой и захлопала в ладоши, чуть не уронив так и не распечатанный конверт и пояс.
- Я вам обязательно спляшу, Ярослав Павлович, - гонца, принесшего столь благую весть, можно и наградить. - Вот как только клятву принесу - спляшу!
- Это что же получается? - протянула она, внезапно прервав веселое щебетание, но продолжая улыбаться. - Мне осталось учиться...

Даже то, что приближался момент, когда придется покинуть Дурмстранг, сейчас не печалило Марину - выпускной класс, положение среди учеников... Эти два года уже сейчас обещают быть самыми захватывающими за все время её пребывания в школе. Ну а дальше оставалось лишь надеяться на авось, да и время что-нибудь придумать ещё было.
А вот вопроса, к кому проситься в ученицы, даже не возникало. Из школьной программы девочку более всего интересовали два предмета: темные искусства и зельеварение. Но идти к Телльхайму не то что бы не хотелось, просто одна одна мысль об этом вызывала истерическое хихиканье. По правде говоря, директор до сих пор немного пугал Маринку.
- К Мареку Войцеховичу хочу, - выпалила она, невольно оглядываясь на снова склоняемого Мюллера. "Не повезло ему," - даже жалко было парня. Как по её мнению, так он вовсе и не глуп был. Только, похоже, совсем-совсем не понимал, как это здорово - учиться. Девочка еле сдержалась, чтобы снова не подпрыгнуть. Её переполняло нетерпение: хотелось бежать и вот прям сейчас все устроить, притом обязательно в лучшем виде. Мысли о том, что могут возникнуть какие-то проблемы даже не возникало. Бойся препятствие, что стало на пути у Марины Пятисорокиной! Посему и спросила она сразу:
- Вы не знаете, где он? Я сегодня же попрошусь.

- Хорошо, Ярослав Павлович, - согласилась девочка, кидая взгляд на галдящих первоклашек. Но сначала - убрать поясок. Его до принесения клятвы Марина решила не одевать.
Ужав пояс до такого состояния, чтобы он поместился в калиту, Маришка низко поклонилась учителю, выпрямилась и развернувшись, направилась к классу "Аз", попутно выцеливая взглядом их наставника. Сталкиваться с ним, по возможности, не хотелось: ну вот мало ли что? А кому в итоге достанется? Уж не маленькому немцу точно. И не Ярославу Павловичу.
- Кто Кальтенбах? - кратко поинтересовалась Марина, ухватив одного из мальков за плечо. Была у неё такая дурная привычка - подкрадываться со спины.

- Марина я, - обронила девочка, с не меньшим любопытством разглядывая первоклашку. Ещё не хватало перед малышней расшаркиваться-полностью представляться - слушаются и ладно. Себя же Маринка в этом возрасте помнила слишком плохо, чтобы судить о том чем и как думают пятилетние дети. Кто их знает, может они ещё вообще не очень понимают, зачем в школу пришли?
- Пошли, Вальтер Кальтенбах. Дело для тебя есть, - руку с плеча мальчика старшеклассница так и не убрала. Наоборот, ухватила ещё увереннее, отступая вбок и увлекая его за собой. Ну и попутно не забывая постоянно сканировать взглядом окрестности на предмет наставников.

Девочка лишь покачала головой: ух как она в свое время натерпелась от старшеклассников, да, впрочем, как и большинство мальков. И сейчас пыталась отгонять вымогателей - слишком противно было на них смотреть. "До мелочного воровства опускают только... оборотни какие-то", - бывало говаривала мама, когда маленькая Маринка отбирала игрушки у младшей сестры. Но ведь она, Марина Пятисорокина, совсем не оборотень! И от неё не пахнет.
- Уронила я туда, в озеро, шкатулку одну. А мне тут сказали, что есть в классе Аз храбрый мальчик, который часто лазит туда, куда не надо. Достанешь шкатулочку, правда? - не верилось девочке, что не успел этот Кальтенбах ни в чем провиниться. Ах, эта чудесная мелочь! Классу к третьему и в волшбе поболе соображают, и доверчивости поменьше.
- И поторопись, пока не стемнело.
Марина аккуратно подтолкнула первоклашку в сторону озера.

Смеркалось; все краски мира обрели ту невиданную пронзительность, какой они светятся лишь в этот синий, синий час. В тепловатой воде стайкой покачивались пронзительно-жёлтые паданцы — кислые, вяжущие северный яблочки, нападавшие с купы коренастых деревцев у купален; над паданцами точно поднималось лёгкое воздушное сияние. Вода тихо-тихо плеснула, будто задетая гигантской, но мягкой дланью; прошла мимо мальчишки неслышная волна, заглохла в камышах; стоячей водою оттуда потянуло отчётливее, нестерпимее. В вышине тучами носились птицы; их бурный предвечерний грай разливался над Дурмстрангом звонким разноголосьем.
Над водой поднялось бледное женское лицо, прекрасное, как во сне, бледное, тревожащие. В мокрых чёрных волосах пронзительно белела водяная линия, иссиня мерцая в сумерках. Женщина двигалась к берегу, прямо к мальчику в воде, за ней появлялись новые и новые бледные лица — четыре, пять... Вода озера потемнела, холодные потоки двигались под сверкающей чешуёй глади прямо к берегу, к маленькому мальчику.
Женщина потянула носом, повела распахнутыми глазами:
- Человечьим духом пахнет. Кровь горячая бьётся рядом, бежит по жилам...
Только что незряче скользнувшие по Вальтеру глаза остановились на ребёнке.

Марина скучающе наблюдала за полезшим в воду мальчиком. Водных духов она не любила, как и воду в принципе. Воздух - чувство свободы. Земля - уверенность. Вода - постоянная опасность без положительных черт. Да и страшными они все были.
А вот что эти "страшные" появятся так быстро, старшеклассница не ожидала. Она-то надеялась на время подумать, как бы лучше донести до Кальтенбаха, что озеро опасно и ходить к нему все же не стоит. "Не побежал. Дурак или такой трус?" - удивилась Маринка, вытаскивая палочку. Подбегать и бить тревогу - а вдруг сообразит, что подстроено? Нет, староста не должна терять авторитета даже в глазах мальцов! А из иных вариантов, девочке представлялось возможным лишь негромко шепнуть заклинание подножки, адресованное мальчику, и быстро убрать руки за спину, словно ничего и не было.
"Только бы они его вытащили," - признаться, сейчас она ощутима нервничала.

Ветер сорвал с берёзы пригоршню пожелтевших листьев и рассыпал по озёрной ряби. Несколько резных листочков запутались в длинных волосах поднявшихся берегинь, духи воды отвлеклись на мгновение, ловко выпутывая осенние листья из иссиня-чёрных длинных волос. Неожиданное погружение ребёнка в воду не застало их врасплох, напротив, жар человеческой крови ощущался теперь яснее, чище, совсем рядом, в их вотчине. Озёрные девы заскользили вслед за мальчиком, вода расступалась перед ними так же легко, как расходится перед людьми воздух. То одна, то другая берегиня наклонялись, опускали в прозрачную воду руки и щекотали узкие маленькие пятки. Дев озера охватило оживление, они смеялись и перекликались, глядя, как ребёнок бултыхается в воде.

Куда бы ни поплыл маленький Кальтенбах, никсы без труда нагоняли его в воде, но вниз почему-то не тащили, только щекотали, пока мальчик не начинал бултыхать пятками, чтобы избежать щекотки.
Воздух в лёгких кончился, и Вальтерхен вынырнул на поверхность, тут же открыв рот, чтобы глотнуть ещё порцию. Но водные духи, видимо, сочли выныривание попыткой убежать - или решили, что добыча загнана.
Множество длинных холодных и скользких, как рыба, рук протянулись к маленькому немцу и крепко вцепились в руки, ноги и волосы, И Вальтерхен понял, что сейчас его будут топить. Или просто так разорвут, если продолжать с такой же силой тащить его каждая к себе.
Очень хотелось закричать, но немец понимал, что если открыть рот и выдохнуть с криком воздух, он утонет тут же. И поэтому молчал, крепко сжав губы, и старался запрокинуть голову и посмотреть вверх на вечернее небо и никсов. И подольше оставаться на поверхности.

Когда Вальтерхена обожгло будто разогретым воздухом у костра, он зажмурился и решил, что, наверное, так себя и чувствуют люди, когда их разрывают на части - горячо, больно и страшно. Но уже в следующее мгновение он стоял на берегу, весь дрожа так, что зуб на зуб не попадал, потому что было очень холодно выбраться из воды на берег и не одеться. А когда Вальтер открыл глаза и одновременно с этим услышал голос грозного помощника директора, то понял, что из одной крупной неприятности попал в другую. Первоклассник бросил быстрый и виноватый взгляд на Марину, которой он так и не смог найти шкатулку, да ещё и навлёк гнев Марека Войцеховича на них обоих, и решил поискать шкатулку рано-рано утром, когда все ещё будут спать. Попасть в руки раздосадованной старшекласснице было бы немногим лучше попадания в руки никсов.
- Спасибо, Марек Войцехович. Я не знал, что озеро Дурмстранга такое грязное,- принялся объяснять господину помощнику директора ситуацию Вальтер, кутаясь в полотенце, которое свисало с него до самой земли.- Мой папа чистит наш пруд от никсов каждый месяц, поэтому у нас их и нет. А почему вы озеро не чистите, господин помощник директора? Посмотрите, сколько их развелось.
Мальчик обернулся, увидел заалевшую воду и хотел было уже испуганно попятиться назад, но знание, что перед помощником директора нужно стоять навытяжку, остановило его хотя бы от этой ошибки.
- И вы сюда пришли, чтобы искупаться в таком грязном озере, господин помощник директора?- догадался Вальтерхен, немножко завидуя на величину полотенца, которое принёс с собой поляк.- И не побоялись?

"Дурак?!"
Не самое обидное название, которым старшеклассники награждали первоклашек. Обычно Вальтерхен только серьёзно смотрел на верзилу, словно пытаясь понять, почему тот обзывается. Но сейчас, когда его так назвала та же самая старшеклассница, которая сама послала его в воду к никсам, это определение показалось маленькому немцу обиднее вдвое, а то и втрое. И Марек Войцехович рассердился только на него, а с русской старшеклассницей говорил, как ни в чём не бывало. Все они одинаковы.
- Ни одному немцу даже в голову не придёт, что так можно запустить озеро, такую грязь в нём развести, столько никсов прикормить!- выпалил он и сжал губы, неосознанно копируя Рихарда Христиановича в те минуты, когда воспитатель выговаривал русским за устроенный беспорядок.- Славяне, привыкли к грязи...

«Как не никсы? А если не никсы, то кто же это?!»
Вальтер удивлённо взглянул на взрослого и уже открыл рот, чтобы задать вопрос вслух, но тут помощник директора так схватил маленького немца за ухо, что Вальтерхен громко ойкнул. Рука сама потянулась, чтобы высвободить горящее ухо, но мальчик тут же её отдёрнул, испуганно вытягивая руки по швам. Полотенце упало под ноги, прямо на землю, но разве наклонишься, чтобы его поднять, когда ухо и так вот-вот оторвётся? Мальчик привстал на цыпочки, чтобы быть повыше, надеясь, что так ухо останется на месте, переминаясь с ноги на ногу от боли.
- Не за недоумком, а за Рихардом Христиановичем,- объяснил он, испуганно глядя на свободную руку помощника директора. Она была большая, широкая и сильная, и при мысли о том, что сейчас ему этой рукой попадёт прямо по губам, Вальтерхену стало очень неуютно.
«Сами же ещё и не такими словами ругаются...»
- Марек Войцехович, отпустите мне ухо на пару секундочек, я только ваше полотенце подниму,- испуганно пролепетал он.- А то на земле оно испачка... ой!..
«Почему славянам нельзя говорить про грязь, если это правда?»- размышлял он, торопливо переступая ногами за помощником директора к огромному гладкому камню, на котором было очень сложно удержаться, особенно после купания. Даже Штефан не мог простоять на нём, не падая, не больше пяти секунд. Но Марек Войцехович не стал забираться на валун, а только сел на него. Вальтер уже осторожно забарахтался на коленях, стараясь лечь поудобнее, как от слов помощника директора у него всё похолодело внутри, как тогда, в актовом зале.
Розгу?!
То, что тут секут детей, Вальтерхен знал с первого вечера в школе, когда во время ужина на широкую скамью недалеко от учительского стола потянулись первые провинившиеся. То, что первоклассников бьют тоже, он понял сразу же после того, как закончилась первая неделя в школе, и на уроках тоже стали раздаваться душераздирающие крики, от которых сердце падало куда-то вниз. Но самого Вальтерхена ни разу не пороли.
Он уже знал, что плакать и просить прощения бесполезно. «Ты провинилась не лично передо мной,- однажды сказал герр Шлехтер рыдающей от страха девочке, упиравшейся, когда учитель тащил её к скамье для порки.- Ты нарушила устав Дурмстранга, а он не прощает нарушителей.»
Но она же вертелась на уроке и не слушала! А за что... его?
Вальтерхен застыл неподвижно, чувствуя себя гораздо более раздетым, чем минуту назад. Где-то в глубине души ещё слабо трепыхалась надежда, что Марек Войцехович только припугнёт этим наказанием, при одной мысли о котором становилось очень стыдно. «Это будет очень больно. Все кричат... и дёргаются.»
- Марек Войцехович,- сказал маленький немец уже гораздо тише, чувствуя, как мурашки противно поползли по спине.- Вы всё неправильно делаете. Перед поркой нужно положить меня на скамью, а не на колени. И привязать, чтобы я дёрнуться не смог. И... и...
И вот тут Вальтер прикусил язык, потому что за уход от класса, плавание в озере в неположенное время и дерзость старшим ударов явно было бы больше семи, а это означало, что пороть нарушителя должны были бы за вечерней трапезой, при всех, и оставить его без ужина. Злополучного «конверта», в котором содержалось письмо учителя к экзекуторам с перечислением вин нарушителя и количества предназначенных ему розог, первоклассники боялись даже больше смерти. Никакая сила не могла бы заставить Вальтера напомнить сейчас об этом правиле травнику. Но... но ведь старшеклассница расскажет!
Или не напомнит? Ей же сейчас придётся сражаться с каким-то древесным хранителем. Интересно, он похож на Стражей?
Вальтерхен приподнял голову и посмотрел на Марину, а потом на иву. Моргнул, но никого на дереве не увидел.
- Марек Войцехович, а какой он, этот хранитель?- спросил Вальтер очень тихо, почти шёпотом.