Старая добрая Англия
Мародёрка-1965


Правила | Сюжет | Нужные
Внешности | Хронология
Список персонажей
FAQ | Гостевая

You think you know a story, but you only know how it ends. To get to the heart of the story, you have to go back to the beginning.

Старая добрая Англия

Объявление



Об игре:

Рейтинг — NC-17 (18+) Открытый финал
Хогвартс, постХогвартс Активный Дурмстранг
Дети при желании имеют возможность участвовать в политике

Очень ждём:
Риту Скитер (13 лет), Барти Крауча-ст (около 20 лет), Фенрира Грэйбека(!), оппозицию, школьников и преподавателей

Администрация:
Lucius Malfoy, 337411518 - начитка ролей, последняя инстанция по матчасти и теории магии.
Lucilla Malfoy, 374073249 - основатель форума.


Мы играем по I поколению мира Роулинг. Нерв нашей игры — политическая жизнь магического мира 60х годов. Что было и что могло бы быть? Как личные амбиции и интересы привели к краху системы, причём тут Гриндевальд и где странствует будущий Тёмный Лорд, который уже совсем скоро вернётся в Британию не с миром, но с мечом?

Мы предлагаем вам тщательно продуманный мир, специально прописанную матчасть и огромную любовь к магической Англии. И помните: СДА — игра в сюжет. Вы можете изменить всё, поэтому вы в опасности. Сегодня. Сейчас. Бегите!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Старая добрая Англия » Большой дом » Посвящение Вальтера Кальтенбаха


Посвящение Вальтера Кальтенбаха

Сообщений 1 страница 30 из 35

1

-----------> Собеседование Вальтера Кальтенбаха

Гржимайло, весь залившийся краской под цвет своих сапог, дождался, пока Вальтер поклонится директору, и выволок мальчишку в коридор.
- Still! – придушенно прошипел он. – Никаких вопросов!
Гневно скрипя сапогами, Гржимайло повёл Вальтера в южное крыло Большого Дома, по широким светлым коридорам, освещённым дневным светом через распахнутые окна. Причудливые химеры, вырезанные из того же белого камня, из какого были сложены стены Большого Дома, глядели на Вальтера с величественных фризов под самым потолком и иногда негромко порыкивали вслед.
Актовый зал, сейчас пустынный и безмолвный, был ярко освещён и даже нагрет сентябрьским солнцем. В центре, на возвышении, стоял огромный валун, покрытый пятнами лишайника.
Гржимайло провёл Вальтера к центру зала и выпустил его руку, не доходя до возвышения.
- Тихо! – снова напомнил помощник директора с ещё более явным акцентом.

+1

2

-----------> Собеседование Вальтера Кальтенбаха

Этот взрослый удивлял Вальтера всё больше и больше, а нравился всё меньше и меньше, потому что он не только не умел говорить по-немецки, как следует, но и на вопросы отвечать, судя по всему, тоже не умел. А разве может нравиться взрослый, который не умеет отвечать на вопросы!?
А вот сама школа мальчику понравилась. Светлая, огромная, её не уродовали даже внушительные каменные стражи, на которых Вальтерхен взирал с неким почтением. И зал был большим, аккуратным и чистым... ну или почти чистым.
- Хорошо, Herr Shulmeister,- с некоторым недоумением и разочарованием ответил маленький Кальтенбах, предусмотрительно понизив голос.- Я по-всякому умею говорить, и тихо тоже, мне совсем нетрудно.
Он потоптался на месте, потом подошёл к старому пятнистому камню и начал аккуратно соскребать разводы лишайника. Похоже, этот валун совсем не чистили.
Но тут за спиной мальчика послышались шаги, быстрые, дробные - мамины,- и размеренные, неторопливые - папины.
- Не волнуйся, Хильда, душа моя,- вполголоса уговаривал маму отец.- Ничего с нашим Вальтерхеном не случится. Ну разве что Гржимайло после инициации за уши оттаскает, чтобы слушал больше, чем говорил.
И вот это мальчику уже совсем не понравилось. Но затем папа увидел Вальтерхена, улыбнулся и подмигнул, и Вальтер понял, что папа так шутил. Тогда мальчик взглянул на заместителя директора с гораздо большей приязнью.
- А у вас этот камень грязный,- сообщил он, решив помочь учителю.- Его почистить надо. Я умею!

+1

3

Зигхильда, разом позабывшая о тяготах первого года обучения, шептала мужу:
- Лучше бы обряд проводил Телльхайм. Это же… это так серьёзно…
С порога, через весь зал она со страхом поглядела на алтарь, - округлый, внушительный, он возвышался на полсажени от белокаменного пола. Солнце выхватывало на нём яркие слюдяные искры. Одновременно с Фридрихом Зигхильда заулыбалась малышу, такому важному в своей первой школьной форме. Собственное посвящение Зихгильда помнила весьма смутно – слишком маленькой она тогда была, слишком поглотили эти впечатления последующие школьные годы. Кажется, её мама тоже очень волновалась.
- Вальтерхен! – ахнула Зигхильда. Они как раз подходили к алтарю, когда малыш взялся за лишайнки. Зигхильда легко подбежала, схватила Вальтера в охапку и поставила подальше от алтарая, между собой и Фридрихом. – Ничего не трогай, сердечко моё! Ничего, слышишь? – и посмотрела на мужа, ожидая, чтобы он объяснил сыну, почему здесь ничего нельзя трогать.

0

4

Оставив мальчишку у подножия, Гржимайло переступил мелкий, проложенный в полу желобок, кольцом опоясывающий возвышение, и поднялся к самому алтарю, как бы врастащему в пол. Помощник директора не мог не поддаться навязчивой потребности ещё раз оглядеть приготовленные к обряду инструменты. Его подозрительный взгляд перебегал с предмета на предмет, тщательно выискивая возможные подвохи; однако всё было точно так, как он сам оставил: так же остро обсидиановое лезвие, тот же отпечаток его щепоти в миске грубой соли. Ничья преступная рука, никакая неблагоприятная сила не попыталась вмешаться сегодня.
Заслышав шаги родителей, Гржимайло наконец оторвался от инструментария, чтобы приторно улыбнуться, главным образом фрау Кальтенбах, и тут же вспыхнул, закричал на Вальтера:
- Убери руки от алтаря, мальчишка! – и даже замахнулся, но тут фрау Кальтенбах подхватила сына, и Гржимайло, тяжело дыша, лишь смерил ребёнка уничижительным взглядом ярко-голубых глаз.
- Прошу вас, gnädige Frau, снимите с вашего сынка рубашку, возьмите его за ручку… и вы, герр Кальтенбах… и подходите сюда, - всё ещё гневно раздувая ноздри, распорядился Гржимайло по-немецки, но голос его постепенно приобретал прежнюю притороность.

0

5

Всё произошло так быстро, что мальчик даже не успел испугаться. Даже вздрогнуть от окрика не успел, как уже оказался на тёплых маминых руках и, с их высоты с удивлением смотрел на взрослого, который почему-то кричал и размахивал руками... одной рукой. Двумя он, наверное, тоже не умел размахивать.
- Я не знал, что алтарь может быть таким грязным,- успокаивающе объяснил Вальтерхен учителю.- Вы испугались, да? А со мной всё хорошо, вы не волнуйтесь, пожалуйста, господин учитель.
Фридрих Кальтенбах легко вынул сына из рук Зигхильды, опустил его на пол и только тогда перевёл дух.
- Вальтер, развяжи пояс, а потом сними рубашку. Помнишь, как мы тебя учили раздеваться?
Вальтерхен кивнул, уже путаясь в узорном вышитом пояске. Наконец узел был распутан, и мальчик с недоумением оглядел зал, не представляя, куда можно положить одежду. Фридрих и тут помог, взял из рук сына поясок, а затем и белую рубашечку, которую Вальтерхен постарался сложить так аккуратно, как только мог.
- Подойди к господину Гржимайло, Вальтер.
Голос отца звучал так же неестественно и напряжённо, каким было каждое его движение. Папа снова взял мамину руку и сделал шаг, потом второй - и подтолкнул мальчика вперёд, а сам остановился.
- Только ничего не трогай без разрешения. С магией не шутят.
Вальтерхен подошёл вплотную к человеку со смешной фамилией и таким же смешным немецким языком и хотел взять его за действующую руку, но папа сказал ничего не трогать, поэтому малыш просто остановился.
- А что нужно делать сейчас, господин учитель?- Голос Вальтерхена потерял некую толику уверенности, но любознательность мальчика пересилила всякую нерешительность.- Вы скажите, я вам помогу.

0

6

Отчаянно хотелось стиснуть малыша покрепче и поскорее уйти отсюда, унести его в безопасность собственного дома, где никто не замахнулся бы на него, не ударил. Зигхильда застыла, обнимая Вальтерхена, вся проникнувшись этим позывом, растворяясь в тёплой доверчивой тяжести ребёнка. Только когда Фридрих забрал сына из её рук, она осознала, как обеспокоила его. Зигхильда вскользь улыбнулась мужу – бледно, успокаивающе-заискивающе – но это мгновение промелькнуло слишком быстро, почти неощутимо: оба они сейчас были сосредоточены на Вальтерхене, теребящем узел. Зигхильда стиснула руки, ощущая сама, как путаются маленькие пальчики в затянутых складках ткани; мучительно хотелось помочь Вальтерхену, уберечь его от чужих, равнодушных людей. Странным образом это соединилось с желанием унести отсюда младшего, нерождённого ребёнка; Вальтерхен в её восприятии слился с будущим младшим братом, и надо было уберечь их обоих. Малыш стянул рубашку; в солнечных лучах он был весь белый и золотистый, нежно-беззащитный, и Зигхильда задохнулась от тоски, неотвратимости расставания и страха за Вальтерхена – страха перед обрядом, страха перед суровостью обучения, страха перед всеразрушающей мощью искусства, к которому отныне он будет приобщаться день за днём, беззащитный, наивный и любопытный. Почему не принято обучать детей на дому!.. Зигхильда беспомощно тронула сына – так и не забрала – и тихо убрала руку.

+1

7

Видя, что старшие Кальтенбахи не спешат перейти кольцо вокруг алтаря, поляк поджал длинный тонкогубый рот. Никто в наше время не желает полностью посвятить дитя Институту, до конца перерезать узы, отвлекающие мысли питомцев от постижения высоких искусств. Гржимайло проследил, как мальчик принялся неуклюже возиться с одеждой – хотя в душе вынужден был признать, что маленький Кальтенбах обращается с ней не в пример ловчее, чем многие из его сверстников, - и вновь обратился к алтарю, чтобы почтительным плавным движением выбрать из инструментов атам и плоскую каменню чашу.
- Поможешь? – от неожиданности Гржимайло переспросил и тут же обозлился. В большинстве случаев он считал ниже своего достоинства реагировать на первоклассников как на людей. – Отчего бы и нет. Поди сюда, встань вот тут, - помощник директора взял Вальтера за плечо, поставил напротив его отца, и указал на желобок в полу, пока пустой. - Эту черту не переступай. Вот, держи чашу. Держи прямо над чертой. И не вздумай уронить. Герр Кальтенбах, пожалуйте руку.

+1

8

Рука у недавно бывшего таким смешным взрослого оказалась холодная-холодная, и Вальтерхен положил на неё свою тёплую ладошку и немного погрел, пока старательно становился перед желобком из белого камня. Почему-то вспомнились уродливые стражи школы под потолком, пока он шёл в этот зал. И тёплые мамины руки - совсем не такие, как у этого тонкогубого человека со смешной фамилией. Зачем она убрала руку? На спине начали выступать мурашки, хотя солнце сейчас падало прямо на него. Мальчик привстал на цыпочки, принимая чашу, тоже холодную и тяжёлую, и пододвинулся к самому желобку, чтобы не протягивать каменную чашу слишком далеко.
- Да, конечно, герр Гржимайло,- невозмутимо отозвался папа, аккуратно подворачивая рукав перед тем, как вытянуть руку над чашей.- Вальтер, смотри внимательно. Сейчас герр Гржимайло возьмёт у меня немного крови для продолжения ритуала. Следи, как сделать разрез правильно, так, чтобы боль практически не ощущалась.
Вальтерхен растерянно посмотрел на маму, потом на папу, а потом на острый нож в руке холодного взрослого, и мурашки на коже зашевелились отчётливее.
- А без крови никак нельзя?- спросил он нерешительно.- С кровью получается уже тёмный ритуал, правда?

0

9

Зигхильда, задохнувшись от возмущения, гневно глядела на поляка своими зеленовато-серыми глазами, ярко подчёркнутыми папоротниковой зеленью оторочки мантии. Ритуал вовсе не предполагал того, чтобы ребёнок ассистировал при его проведении. Женщина не верила своим глазам – вот истинно славянские небрежение и бесстыдство! Как Телльхайм посмел дать польскому швайну проводить ритуал?! Да разве она бы привела ребёнка, если бы знала, что эти славяне, вечно недовольные тем, что немцы определяют образование и воспитание, будут отыгрываться на немецком ребёнке прямо с порога, позабыв о всяких приличиях!
Как всегда, она полагалась на мужа – сейчас почти бессознательно, слишком возущена была, - и, как всегда, Фридрих успешно успокоил её, предупредив страх Вальтера.
- Это не будет тёмным ритуалом, если герр Гржимайло не желает принести отцу или тебе вреда, - не так ли, герр Гржимайло? – любезно поинтересовалась Зигхильда, забирая у Фридриха одёжки сына.

0

10

- Какой развитой ребёнок, - неприятно осклабился поляк, коверкая звуки. – Совершенно верно, фрау Кальтенбах. Слушай своего отца, мальчик, и смотри внимательно: вскорости тебе самому придётся учиться делать такие разрезы. И держи – чашу – крепко.
Ещё раз скрипнули сапоги: Гржимайло выбирал положение поудобнее, топтался рядом с отцом и сыном, застывшими над рубежом магического круга, и наконец солнце ярко сверкнуло на лезвии – поляк ухватил герра Кальтенбаха за предплечье и быстро и точно рассёк кожу. Разрез тут же налился кровью, частые вишнёвые капли забили в дно чаши, затянули светлый, в прожилках камень тяжёлой пеленой.
- Достаточно. Благодарю вас, герр Кальтенбах, - официальным тоном сказал заместитель директора, отпуская руку отца Вальтера и, держа окровавленный атам над чашей, забрал её из детских рук. – Стой спокойно, мальчик.
Бережно неся чашу перед собой, Гржимайло почтительно отнёс её на алтарь, мягко поставил и обернулся к Кальтенбахам.
- Да начнётся отречение, - неожиданно звучно уронил Гржимайло, воздевая левую руку с короткой узловатой палочкой. Торжественный голос разнёсся по залу, отдался слабым эхом. Желобок вокруг алтаря вспыхнул невысоким голубым пламенем, едва видным в солнечны день.
- Дитя, как твоё имя? – вопросил поляк, вперив в Вальтера голубые глаза. – Где твой отец?

+1

11

Как это "если"?
Вальтерхен моргнул и в растерянности воззрился на взрослых.
Разве может тут быть "если"?! Может..?
Но человек рядом с ним тут же развеял возникшие было сомнения, и мальчик улыбнулся ему широко и радостно. Но какая-то тень не-улыбки так и осталась у детского рта, оборвав радость, когда капли крови дробно застучали о дно чаши. Вальтер быстро-быстро заморгал, но так и не отвернулся, послушно всматриваясь в разрез на папиной руке.
- Теоретически можно, конечно, заменить кровь другим составом,- ответил отец, залечивая рану взмахом палочки,- но зачем, если кровь запускает магию этого ритуала эффективнее всего?
Он внимательно поглядел на сына.
- Отойди от черты подальше, Вальтер, и не двигайся с места.
Это предупреждение было как нельзя более кстати, потому что когда голубые языки пламени лизнули каменный жёлоб, мальчик испуганно ойкнул и дёрнулся к родителям.
Ничего, сейчас всё погасят. А этот огонь интересный.
Он не понял того, что сказал учитель, а вот на отца, заложившего руки за спину, взирал с нескрываемым восторгом. Только папа мог так уверенно держаться после ранения, так чётко и ясно говорить...
А потом до Вальтерхена дошёл смысл папиных слов.
- Я, Фридрих Кальтенбах из поместья Кальтенбахов, отдаю своего сына, Вальтера Кальтенбаха, благородному Институту Дурмстранг и его почтенным профессорам сроком, который определите вы сами согласно способностям Вальтера. В течение всего этого времени я клянусь ни словом, ни делом не вмешиваться в воспитание и обучение Вальтера Кальтенбаха, кроме как с позволения представителя Дурмстранга. Я передаю все права на Вальтера, которыми я обладал до этого времени как его отец, отказываюсь и отрекаюсь от него как от сына. Да будет так.
Он помолчал, глядя на мальчика, отделённого от него ритуальным пламенем, и заключил:
- С этого момента я не отец Вальтера Кальтенбаха и не имею с ним родственной связи. Вальтер Кальтенбах, ты мне не сын.
Мальчик в ужасе смотрел на папу, ничего не понимая, кроме того, что сейчас с ним происходит самое страшное, что только могло случиться.
- Почему, папочка?- выдавил он и умоляюще взглянул на Зигхильду.- А... мама?

Отредактировано Walter Kaltenbach (2012-01-28 21:34:47)

0

12

Зигхильда шатнулась к пламени одновременно с Вальтерхеном – остановить, защитить, уберечь малыша, а затем вновь раздражённо глянула на Гржимайло.
- Тише, малыш, - вполголоса очень ласково подсказала она Вальтерхену. – Не бойся. Так просто принимают в школу. Не бойся, Вальтерхен.
А затем Зигхильда подняла подбородок повыше, степенно сцепив пальцы под грудью. Лицо её потяжелело. Рубашка и поясок сына так и были перекинуты через руку.
Мальчик мой.
- Я, Зигхильда Кальтенбах из поместья Кальтенбахов, - размеренно и отстранённо повторила она вслед за мужем, - отдаю своего сына, Вальтера Кальтенбаха, благородному Институту Дурмстранг и его почтенным профессорам сроком, который определите вы сами согласно способностям Вальтера. В течение всего этого времени я клянусь ни словом, ни делом не вмешиваться в воспитание и обучение Вальтера Кальтенбаха, кроме как с позволения представителя Дурмстранга. Я передаю все права на Вальтера, которыми я обладала до этого времени как его мать, отказываюсь и отрекаюсь от него как от сына. Да будет так.
Последняя часть формулы далась Зигхильде тяжелее всего.
- С этого момента я не мать Вальтера Кальтенбаха и не имею с ним родственной связи. Вальтер Кальтенбах, ты мне не сын, - не отрывая глаз от малыша, негромко произнесла она.

0

13

Как... как же не мать? Почему не сын?
Вальтерхен ничего не понимал, но на этот раз вместо того, чтобы задавать вопросы взрослым, только подавленно молчал. Вопросы оставались в голове, невысказанными и даже не продуманными, как следует. Потому что если хорошо подумать, то обязательно найдёшь ответ на любой вопрос. Так говорил папа. А сейчас он... не папа?
Разве нельзя учиться в школе и быть сыном?
Мальчик повернулся к единственному взрослому, кто не был отделён от него барьером голубого огня, умоляюще взглянул на него. Если и он скажет сейчас, что не учитель... что же тогда будет?
- Я... я Вальтер Кальтенбах,- запинаясь, наконец выговорил он своё имя.- Herr Schulmeister, скажите, пожалуйста, у меня теперь, правда, нет папы и мамы?

0

14

Яркое солнце играло на столбике монеток, аккуратно высящемся на алтаре, - золотых, крупных, и на каждой был выгравирован гордый герб Дурмстранга, а с обратной стороны – голова чудовища с закрытыми глазами и скопищем спутанных шевелящихся змей вместо волос. Гржимайло взял верхнюю монетку, вновь почтительно задержавшись перед алтарём, и обернулся к мальчику. Бесстрастно, но зорко поляк подметил знакомые перемены – год за годом отражали их вереницы лиц первоклассников: мальчишка забеспокоился, растерялся, но, похоже, с маленьким Кальтенбахом необходимости удерживать силой не возникнет. Поэтому, сжимая атам, помощник директора мерными шагами приблизился к съёжившемуся ребёнку, доверчиво глядящему на него.
Обещает быть послушным учеником, несмотря на резвость.
- Имеющий уши да услышит, - наставительно ответил поляк мальчишке по-немецки и протянул руку, отделил прядку от льняных волос Вальтера и, натянув, быстро отсёк одним ударом. Лезвие прошелестело у самой детской щеки. Гржимайло расслабил пальцы, и прядка нежных волосёнок опустилась в ладонь, прямо на зажатую монету. Атам в другой руке Гржимайло с искусной молниеносностью сменился палочкой, и поляк, бережно опустив монетку и волосы на алтарь, направил палочку на них.
Денежка вспыхнула ясным пламенем, и прядка, не тронутая огнём, вплавилась в неё, медленно провалилась вглубь пылающего металла, и огонь пропал – осталось лишь почерневшее, изуродованное жаром лицо чудовища с раскрывшимися глазами и светлые волосёнки, выглядывающие с двух сторон монетки.
Слова падали, как тяжкие капли воска в холодную воду:
- Благородный Институт Дурмстранг принимает Вальтера Кальтенбаха и платит за него в залог его возвращения, живым или мёртвым, Фридриху и Зигхильде Кальтенбах.
Монета исчезла с алтаря, перенёсшись в ладонь отц Вальтера.
- Вальтер Кальтенбах, благородный Институт Дурмстранг согласен принять тебя в своё лоно с тем, чтобы обучить магическим искусствам и совершенствовать твою натуру. Отныне и до истечения срока, который определится твоими стараниями, ты ничей сын, и ни один человек в мире, ни мужчина, ни женщина, не вправе называться твоим отцом или матерью. Отныне и до истечения этого срока твои тело и душа вверены благородному Институту Дурмстранг. Институт обязуется заботиться о тебе согласно твоей природе и защищать тебя от всякой угрозы, в том числе той, что ты представляешь для себя сам.
Если ты, Вальтер Кальтенбах, проявишь должное старание и уважение к правилам Института Дурмстранг, ты сможешь избежать опасностей, связанных с обучением; если же ты будешь небрежен и нерадив, твоё тело будет возвращено семье Кальтенбахов для погребения.

+1

15

На атаме ещё оставалась папина кровь. Вальтерхен заметил это, когда лезвие мелькнуло у самого лица. Мальчик привстал на цыпочки, потянулся, чтобы получше разглядеть, что происходит на алтаре, не пропустить ничего и тихонько ойкнул, когда светлые волосы не обуглились, а провалились в золотой кругляшок. А потом монетка исчезла, словно растворилась в огромном камне, и Вальтер почему-то вспомнил, как отец недавно приносил жертву на празднике Лугнасада.
Горло у него пересохло от волнения, и Вальтерхен с трудом понимал, что говорит помощник директора, даже несмотря на то, что вслушивался в неправильную речь изо всех сил.
- Если я буду небрежен и нерадив, вы вернёте меня маме и папе?- растерянно переспросил мальчик.- Но я не хочу быть нерадивым. Я хочу хорошо учиться.

0

16

Огненное кольцо вокруг алтаря стало выше, светлее, напитываясь ярким белым светом. Гржимайло вдохнул полные лёгкие воздуха – остро-свежего, прохладного, как будто здесь, над алтарём, только что прошла гроза. Покалывало кончики пальцев. Гржимайло положил ладонь на растрепавшиеся волосы мальчишки. Точно раньше он смотрел на ребёнка через мутное стекло, а сейчас это стекло было очищено. Новый ученик.
Высветленный соединённым светом огня и солнца, Вальтер сейчас был виден ему ясно-ясно, почти прозрачным.
- Если ты будешь хорошо учиться, мы вернём тебя родителям могучим магом, - негромко ответил он Вальтеру и, показав белые зубы, подхватив мальчика подмышки, легко перехватил второй рукой.
- Да примет Институт Дурмстранг эту жизнь, - звучно произнёс Гржимайло, держа ребёнка на вытянутых руках, высоко над алтарём. – Пусть это дитя умрёт.
И он бережно опустли Вальтера на алтарь, в плоское углубление в центре валуна.

0

17

Вальтерхену никогда не нравилось, когда его держали на вытянутых руках. Даже когда папа подбрасывал его в воздух и ловил. Не то, что мальчик сомневался, что отец его не уронит, но тем не менее, предпочитал он под ногами твёрдый пол.
Вернуться к родителям могучим магом было самым заманчивым из всего, что папа с мамой уже рассказали Вальтеру о Дурмстранге. Вальтерхен растерянно моргнул, услышав, что сказал учитель потом, потряс головой, решив, что тот ошибся. Всё-таки этот взрослый так плохо говорил по-немецки...
Но когда мальчик ощутил под каблуками твёрдую поверхность каменного валуна, он вдруг вспомнил, как прядь его волос уже исчезла, принятая камнем. А ведь это означало то, что того, чью частицу уже приняла магия, принесут в жертву!
- Я не хочу! Я не хочу умирать! Мама!
Вальтерхен попробовал вывернуться из крепких рук, но взрослый без особого труда удержал его в каменной впадине, прижимая спиной к холодному жёсткому алтарю. А мама... её даже не разглядеть было за поднявшейся стеной огня.
Да и не было у него больше мамы.
Мальчик изо всех сил вцепился в руки учителя, отталкивая их подальше от себя хотя бы ещё на немножко, на пару секундочек.
- Мне будет очень больно?- быстро-быстро, чтобы успеть услышать ответ, спросил Вальтер, широко распахнувшимися глазами следя за выражением на лице взрослого.- Я быстро умру?

+1

18

Краснощёкое лицо Гржимайло оставалось бесстрастным: считалось, что страх ребёнка способствует успеху ритуала.Поэтому поляк, не ответив ни слова, лишь прижал Вальтер к камню жёсткой ладонью и побыстрее протянул другую руку к изголовью. Не глядя, Гржимайло подхватил что-то маленькое - под пальцами проскочили кусачие искры, по руке начало подниматься оцепенение – и, ловко приподняв мальчишку, быстро сунул это что-то под его спину, между лопаток.
В магическом круге уже ощутимо похолодало. Ощущая, как подрагивает воздух у лица, мужчина удерживал ребёнка двумя руками и внимательно следил за ним: вот-вот оцепенение должно было охватить и мальчишку.

+1

19

-Ай... мамочка!
Смерть впилась между лопаток раскалённым углём. Что это было? Удар тем ножом, на котором ещё оставалась кровь отца? Крохотная точка стремительно расползалась жаром по спине, вгрызалась в кости, пульсировала кипящей кровью.
-Больно! Больно! Помогите!
В ушах скрежетом гвоздя по стеклу царапнул собственный голос. Вальтерхен не узнал его и не смог разобрать собственных слов. Жар плескался, бурлил в нём от затылка до пяток, выпивал тепло из окружающего воздуха. Казалось, даже ритуальный камень вот-вот покроется инеем. У мальчика застучали зубы - таким ледяным стал воздух, касавшейся кожи, под которой скрывалась кипящая смерть. Лёд постепенно впитывался кожей, поднимался от пальцев ног вверх, к сердцу.
Когда он коснётся сердца, я умру, - понял Вальтер, но не заплакал, потому что все желания - даже слёзы - куда-то пропали. Наверное, вымерзли.
- Мне холодно,- прошептал он, разглядывая, как собственные пальцы негнущимися льдинками соскальзывают с рук взрослого, и очень удивился, когда не услышал их глухой стук об поверхность алтаря.
Это не было жалобой. Вальтерхен и не думал, что взрослый, который убивал его, станет согревать цепенеющее тело. Но он хотел рассказать, как чувствуется смерть, чтобы учитель теперь знал и смог ответить, когда его спросят ещё раз.
- Сначала было очень горячо, а сейчас холодно,- уточнил он, с трудом пошевелив замёрзшими губами. Голову тоже забил лёд, он мешал думать, слышать и говорить. Поэтому Вальтер замолчал, ожидая, когда лёд подберётся к сердцу.

+1

20

Пятачок внутри волшебного круга был налит магией, как миска водой, от концентрации колдовской силы волосы на загривке вставали дыбом, болезненно напрягалась кожа на лице. В такие минуты Гржимайло становился холоден, точен и зол. Сейчас его водянисты глаза следили за мальчиком: напрягшийся было ребёнок обмяк, уронил руки, горячечная краска схлынула с лица и плеч, жар сменился холодом. Поляк потянулся к каменной чаше, стоящей в изголовье ребёнка, обмакнул пальцы в подзагустевшую кровь Фридриха Кальтенбаха.
- Смерть, - тяжело уронил Гржимайло вслух и стремительно и чётко вывел первую руну на животе мальчика. Кожа была холодной и податливой; каждая багряная линия ложилась на неё каллиграфически точно и уверенно, так и только так, как это было надо. Гржимайло чертил и чертил, и когда последняя руна надписи легла напротив сердца Вальтера Кальтенбаха, ребёнок стал совершенно твёрдым, как мрамор, только глаза оставались живыми.
- Смерть! - повторил Гржимайло громче. Окровавленной рукой он обхватил рукоять атама, высоко занёс нож над мальчиком и, резко опустив, быстро провёл остриём поперёк нежного детского горла, касаясь, но не надавливая.
Гржимайло не успел оторвать атама от ребёнка, когда валун длинно содрогнулся. Каждый раз в эти минуты поляк не мог отделаться от ощущения, что сейчас алтарь треснет пополам.
Багряные линии дрогнули, вспузырились на коже, расплылись, складываясь в новую надпись, такую же чёткую и ясную. Кожа на животе и груди порозовела, как будто мальчик только что вышёл из бани; здоровое ясное сияние растеклось по детскому телу в разные стороны.
- Жизнь, - провозгласил Гржимайло с неожиданной басовитостью, так же веско, но без тяжести. В голосе угадывалось скрытое облегчение и удовлетворение.

+1

21

Сердце покрывалось коркой льда, а он всё ещё не умирал. Взрослый касался его запястий, плеч, живота, груди, и даже перед смертью липкие прикосновения холодных рук вызывали омерзение и брезгливость. Взгляд голубых глаз выхватил окровавленные руки, занесённый нож, и даже Вальтерхену стало ясно, что сейчас его убьют.
Нет!
Нож метнулся вниз, острое отточенное лезвие коснулось горла, в глазах потемнело, и мальчик полетел в содрогавшуюся под ним чёрную бесконечную бездну.
Бездна была живая. Вальтер понял это, ощущая на своём лице её дыхание. Казалось тьма наблюдает за ним - но не взглядом пары глаз, как человек, а каждый её выдох, упруго обдававший лицо, изучающе всматривался в мальчика. За выдохом следовал тягучий, рокочущий вдох, который словно снимал с Вальтера слой за слоем. Вальтерхен чувствовал, как становится меньше, растворяется в бездонной живой тьме. Когда мальчика осталось совсем немного, рокот дыхания стал более отчётливым.
Ты мой... Мой..!
И в тот же миг Вальтер камешком полетел вниз - быстрее, быстрее. Огромные жернова приняли в себя крохотную песчинку, перемалывая её, и мальчик почувствовал, как его кости рассыпаются в пыль, и сам он перестаёт существовать.
- Я ваш! Ваш!- отчаянно закричал Вальтерхен, каким-то внутренним чутьём понимая, что признание может спасти ему жизнь.- Не надо убивать! Не надо!
Глубокое могучее дыхание бездны втянуло в себя размолотые пылинки, и больше Вальтера не было вне её, он пронизывал всю тьму и был везде, и был бездной, а потом мрак содрогнулся, и с очередным выдохом исторгло мальчика из себя. И тьма отступила, пульсируя за спиной, а Вальтерхена уже вовсю заливал тёплый солнечный свет, ещё ярче и ласковее, чем обычно.
Только бездонная тьма так и жила теперь в нём, дыханием пульсируя между лопатками. Вальтер попробовал приподняться, и движения ему давались легче и яснее, чем после кошмарного сна.
Он огляделся и совсем рядом с собой увидел учителя.
- Это был... Дурмстранг?- спросил мальчик шёпотом, чтобы его услышал только тот, кому предназначался вопрос.

0

22

…Валун содрогнулся, и пламя вокруг алтаря, последний раз пыхнув, опало, почти исчезло, стелилось вновь у самого пола. Рукавом белой тоги утерев лоб, на котором выступили крупные прозрачные капли, Гржимайло придушенно цыкнул на мальчишку, не желая попусту тревожить ту могучую силу, что – суеверно опасался он – могла сейчас их слышать.
Поляк подхватил дитя подмышкам и снял с алтаря; когда ноги Вальтера коснулись пола, взрослый продолжал придерживать его - явно проверяя, насколько хорошо мальчик держится на ногах.
– Теперь ты один из нас. Не холодно больше? – усмехаясь, спросил Гржимайло. Длинный тонкогубый рот извивался, отдалённого напоминая какое-то вводное животное. На родителей, стоящих за пределами круга, помощник директора не обращал внимания, будто их там попросту не было.
Он протянул руку к алтарю и подхватил нечто, - то, что лежало под Вальтером; камешек, круглый и плоский, мелкая речная галька.
- Посмотри сюда, - велел Гржимайло. – Сейчас я надену это тебе на шею. Ты никогда не должен снимать этот оберег – ни днём, ни ночью. Если оберег становится тяжёлым, это значит, что рядом с тобой много тёмной магии – слишком много для твоего возраста и умения. Тебе нужно развернуться и уйти как можно дальше.

0

23

Вальтерхен удивился резкому возгласу, но замолчал. Помощник директора неожиданно подхватил мальчика снова, и Вальтер тихонько ойкнул, испугавшись, что сейчас учитель будет убивать его ещё раз. Но тот только поставил его на пол, и маленький Кальтенбах с облегчением выдохнул и осторожно улыбнулся.
- Не холодно,- шёпотом ответил он и решился взглянуть в лицо взрослому.- Всё ведь закончилось, правда?
Вальтерхену очень не хотелось думать о том, что произошло, потому что это было чересчур страшно, и он только послушно подставил шею, с интересом разглядывая гладкий белый камешек.
- Я не буду снимать,- легко согласился мальчик.- А он очень тяжёлым становится?

0

24

- Не всё, - ответил взрослый, накинул светлый плетёный шнур на хрупкую детскую шею, задев по пути уши и растрепав волосы и начал суховато, но чётко:
- Тяжесть оберега зависит от того, как велика опасность. Институт Дурмстранг обучает обращению с тёмной магией. При малейшей оплошности её мощь пожирает мага также легко, как огонь бумагу. Поэтому первое, чему Институт Дурмстранг учит ребёнка – строгой дисциплине: только строжайшее соблюдение всех предписаний может уберечь тёмного мага от опасностей нашего искусства.
Гржимайло, до того смотревший на Вальтера вообще, сосредоточил взгляд цепкий и тяжёлых на глазах мальчишки, проверяя, насколько внимательно тот слушает.
- В Институте Дурмстранг есть места, где сила тёмной магии может убить или покалечить неумелого колдуна. Мы оставляем их доступными всем: если у ученика не хватает ума следовать указаниям оберега, - длинным пальцем Гржимайло указал на камень на груди Вальтерхена, - то программа Дурмстранга не для него.
Поляк гадко засмеялся и продолжил, подхихикивая и снова тыкая пальцем Вальтеру в грудь. – Тогда мы отправляем мёртвое тело обратно родителям. Так что внимательно прислушивайся к оберегу.
Оставалась последняя часть речи. Гржимайло оборвал смех; теперь его голос звучал торжественно и басовито:
- Мы будем обучать тебя могучему, опасному искусству. Институт потребует от тебя беспрекословного послушания – ибо от послушания будет зависеть твоя жизнь. Поэтому и наказания будут суровыми. Первоклассникам даётся одна неделя без физических наказаний. До следующей среды, - уточнил Гржимайло. - Уроки ведутся на русском языке. Учёба здесь тяжела, придётся трудиться на пределе возможностей – тёмная магия не прощает небрежности и лени. Но зато, когда мы проведём тебя через все трудности и опасности, ты станешь могущственным тёмным магом с огромными возможностями.
Поляк сделал едва заметную паузу и вопросил так же торжественно:
- Клянёшься ли ты, Вальтер Кальтенбах, следовать всем правилам Института Дурмстранг и хранить верность Институту?

0

25

С непривычки шею шекотало гладким шёлковым шнуром. Оберег лёг на грудь, и Вальтеру показалось, что неприятное ощущение между лопатками стихло, зато то же пульсирование тёмной бездны теперь отзывалось в такт биения сердца. Мальчик слушал слова заместителя директора очень внимательно, и на слове "убить" улыбка окончательно пропала с его лица, а голубые глаза потемнели, словно Вальтерхен стал теперь намного старше.
- Физических?- наморщив лоб, повторил он, стараясь понять, о чём говорит взрослый.
Что такое наказание, Вальтерхен, конечно, знал. Когда ему случалось толкнуть Эгесбургу или отобрать у неё игрушку, которая была нужна прямо сейчас, родители очень сурово на него смотрели и велели ему подняться в свою спальню и подумать, что он сделал неправильно. Мальчик вздохнул. Надо будет слушаться.
- Клянусь,- сказал он тихонько.- Я буду слушаться и стараться учиться... и трудиться.

0

26

Гржимайло удовлетворённо покивал, оглаживая усы движением, явно предполагающим, что совсем недавно усы эти были значительно длиннее.
- Вот твой наставник, - сказал он, поворачивая Вальтера за плечи. Напротив мальчика, внутри магического круга стоял мужчина в такой же белой тоге, как Гржимайло, с вышитыми ярко-красной нитью петухами и конскими головами у ворота и рукавов. Наставник протянул руки – у него был такие же длинные отполированные ногти, как у директора Телльхайма – и положил их Вальтеру на плечи, как бы принимая из рук в руки у Гржимайло. Ногти не задели детской кожи.
- Вальтер Кальтенбах, я, Рихард Штейнерт, отныне беру тебя под своё покровительство и клянусь, что сделаю всё, что от меня зависит, чтобы вырастить из тебя квалифицированного мага. – Он внимательно глянул на мальчика несколько меланхоличными глазами навыкате и трижды чуть прикоснулся сухими губами к детским щекам, скрепляя клятву.
Магический огонь вокруг алтаря выбросил несколько последних языков и погас.
- Поди к матушке, оденься и попрощайся, - мерным голосом велел наставник. – Потом я отведу тебя на урок.

0

27

Вальтерхен поёжился. Усы герра Штейнерта неприятно кололи щёки и совсем не походили на мягкие папины. Но выбирать было не из чего, поэтому мальчик не шевелился и, вспомнив указания директора, прижал руки к бокам. Он смотрел на своего наставника и только услышав упоминание о маме, встрепенулся и огляделся. Огня уже не было, и папу и маму было очень хорошо видно. У мамы в руках была его рубашка с пояском, а папа крепко-крепко стискивал что-то в кулаке, так, что даже костяшки пальцев побелели, и лицо его было напряжённое и немножко чужое.
- Я быстро,- пробормотал Вальтерхен и бегом бросился к родителям. Каблук сапога попал в белый каменный желобок, и мальчик споткнулся и только чудом не потеряв равновесие, обхватил маму и папу, на сколько хватило ручонок, и тесно прижался.
- Поздравляю тебя, Вальтер,- сказал папа негромко, наклонившись к сыну и приглаживая растрепавшиеся светлые волосы.- Учись хорошенько, не скучай, а в воскресенье мы с мамой к тебе приедем.

0

28

Магический огонь погас, и точно пали невидимые узы – стало наконец возможно вдохнуть полной грудью, исчезла та неслышная музыка, что будто бы диктовала единый рисунок движений тем, кто стоял вне круга и тем, кто был в нём.
И солнечный свет опять стал золотым и ярким.
Она склонилась навстречу Вальтерхену, обняла так же отчаянно, бестолково, как он – родителей.
- Сердечко моё, любимый мальчик, всё хорошо, всё уже хорошо, - тихонько лепетала она сыну, не в силах разнять рук, смириться с необходимостью прощаться. Пролетевшие пять лет жизни первенца виделись сейчас ещё более чудесным даром, чем до того. – Ты молодец, Вальтерхен, ты у меня очень храбрый, ты будешь таким же осторожным?
Пытаясь наглядеться перед разлукой, Зигхильда вглядывалась в сына с какой-то страстной, ненасытной нежностью.

0

29

Надломанным хрусталём зазвенел мамин голос, и её слова об осторожности, и на мальчика снова навалился тот ужас, что он испытывал, когда учитель собирался его убивать, а мама с папой стояли и смотрели, даже не попробовав его спасти. Вальтерхен отчаянно завертел головой, украдкой вытирая всё-таки брызнувшие из глаз слёзы о мамину бархатную мантию, стараясь прижаться к ней ещё теснее. А если, когда он останется совсем один, его снова начнут убивать - и уже навсегда?!
- Вальтер, ты опоздаешь на урок,- где-то сверху слышался папин голос.- Ты же так хочешь учиться, Вальтер. Тебе понравится в школе, у тебя будет много друзей и хорошие профессора. Только слушайся герра Штейнерта, и всё будет хорошо. Он прекрасный наставник, он не даст тебя в обиду, он... немец.
Последние слова Фридрих Кальтенбах произнёс гордо, но тихо и на ушко сыну.
- Обычно мы не рекомендуем родителям иноязычных школьников приезжать, по крайней мере, до Рождества, герр и фрау Кальтенбах,- чётко, размеренно зазвучал голос наставника.- С момента выхода из актового зала Вальтеру запрещено говорить на другом языке, кроме русского в течение первого года учёбы, включая время визитов родителей. Приезд родителей, говорящих на ином языке, может спровоцировать мальчика на нарушение запрета. Впрочем, если вы считаете, что ваши визиты необходимы, мы будем рады видеть вас в это воскресенье.
Он положил руку на плечо Вальтерхена, как тогда, во время клятвы.
- Одевайся, Кальтенбах, пора идти.
- Одевайся, Вальтер,- эхом откликнулся папа, настойчиво отодвигая сына, и Вальтерхен, опустив мокрые, покрасневшие от слёз глаза в пол, послушно просунул голову в вырез рубашки.

0

30

- Ты очень быстро привыкнешь, Вальтерхен, - вторя мужу, Зигхильда прикладывала все усилия, чтобы её голос звучал бодро; она ласково гладила сына по затылку, пытаясь не расплакаться снова. – Ты у нас умница…
Даже слушая Штейнерта, она продолжает прижимать сына к себе так же отчаянно, как он прижимается к ней – ещё секундочку, ещё чуть-чуть! И лишь потом, повинуясь Фридриху, она быстро расправляет рубашку, ловко помогает малышу нырнуть в складки ткани.
- Хорошенько слушайся герра Штейнерта и учителей, сыночек! – настойчиво сказала она, подавая сыну поясок, и сжала руку мужа, ища поддержки и утешения.

0


Вы здесь » Старая добрая Англия » Большой дом » Посвящение Вальтера Кальтенбаха