Громко всхлипывая, Штефан поднялся с пола и медленно заковылял обратно. У границы между деревом и камнем мальчик остановился, испуганно глядя на белый пол. Грязная вода частично испарилась, но местами смутно белели в свете ночников хлопья мыла, посверкивали лужицы. Штефан нерешительно вступил на раскалённую плиту, чтобы быстро дотянуться до ведра. Влажный горячий камень болезненно коснулся обожжённых ступней, но всё же, остуженный водой, не вгрызался в ноги, а лишь предупреждающе дышал жаром. Это было похоже на яркие плитки, какими были выложены дорожки в саду у него дома — жарким полднем жихари, бывало, обдавали их ледяной водой, чтобы прибить пыль, и Штефан, обирая черешню прямо с деревьев, ощущал босыми пятками такой же тёплый камень, обдающий внутренним жаром, и тёплые лужицы.
Штефан поспешно поднял ведро двумя руками, быстро поставил под рукомойник, сгрёб зубную щётку, мыло с мыльницей, полотенца и, ковыляя, припустил обратно. Слёзы всё ещё лились у него из глаз, но внимание было сосредоточено на том, чтобы всё сделать правильно и не быть снова пригвождённым к раскалённым плитам голосом наставника. Осмотр он выдержал безмолвно, только вздрагивая от страха, плача и жалости к себе, а под рукой наставника испуганно вжал голову в плечи. Ему так хотелось к маме, хотелось в собственную спаленку, которую жихари белили каждую весну, а под стрехой гнездились ласточки...
Когда его наконец отпустили и всё общее внимание было направлено теперь не на него, мальчик устало побрёл к тумбочке. Где-то там, наверное, лежит его ночная рубашка... Спросить он, понятное дело, не решился. Штефан чувствовал себя полностью выпотрошенным и даже не бросил сочувственного взгляда Вальтеру, разминувшись с ним. Класс остался в той части спальни, а здесь, у кроватей, было совсем безлюдно, тихо и заброшенно. Ночник тихонько мигал под ветерком из окна. Штефан копался в тумбочке, опасливо прислушиваясь к умыванию — вдруг его опять вернут на ужасные плиты?.. Пальцы не слушались, путались в пуговках и завязочках. Штефан медленно переодевался, успокаиваясь и всхлипывая всё тише и реже. Он не знал, куда положить грязную одежду, пока переодеваешься, чтобы не заслужить наказания, не знал, можно ли выходить мытыми ногами в коридор, но скорее проглотил бы язык, чем спросил. Однако, это было не единственной причиной медлительности Штефана: ему хотелось дождаться Вальтера. Мальчик всё внимательнее и обеспокоеннее прислушивался к тому, что творилось у умывальника.
В коридор они вышли вместе. Здесь было по-дневному светло, и мальчики заморгали после ночного сумрака спальни, едва освещённой уютными ночниками. С трудом ковыляя босыми ногами, они добрались до сеней, сложили одежду в лохань — Штефан бросил как попало — и поплелись обратно.
А потом пришлось ждать долго-долго, пока им позволят лечь в кровати. Наказанные дети не решались болтать в присутствии наставника, и Штефан от скуки немножко успокоился и даже начал посмеиваться, глядя, как потешно скачут последние умывающиеся. А нечего было подушками драться!.. А Вальтер какой умный, как придумал с полотенцем — в другой раз и он, Штефан, встанет на мокрое полотенце!..
Наконец можно было лечь и уютно вытянуться под одеялом. Вокруг дышали много-много детей, и Штефану было не так уж страшно из-за темноты; но вдруг разом заболели и ушибленные рёбра, и бок, и голова под волосами. Штефан заворочался, пытаясь найти более удобное положение, и заметил, как поблескивают глаза Вальтера.
- Чего ты... - прошептал Штефан, обеспокившись. Завозившись, он приподнялся, попробовал лечь на подоконник, как Вальтер, но это оказалось совсем неудобно - сразу всё заболело ещё сильнее.