Начало отыгрыша.
Сентябрь 1965 года, учебный день, после уроков

- А-а-ай! Пивз!!! Ты что делаешь!!!
Эван вытянул шею: старосты всех четырёх факультетов, прикрываясь руками, спешили нырнуть в пустующий класс, а Пивз, паря над ними никак не меньше чем в пяти футах, продолжал шывряться сырыми яйцами. Самозабвенное улюлюканье полтергейста без труда перекрывало возмущённые вопли; оранжевая его бабочка победно полыхала.
- Ты не смеешь срывать собрание старост! - крикнул, потрясая кулаком, старшеклассник с гриффиндорским значком на груди.
- Совсем страх потерял, - угрюмо бросила слизеринка, стряхивая с мантии мерзкую жижу. - Кровавый Барон узнает о том, что ты смел тронуть посмел тронуть слизеринцев.
Эван довольно ухмылялся. Из убежища наблюдать за потехой было одно удовольствие: доспехи почти полностью скрывали нишу в стене, так что двоих первогодоков, прячущихся позади, было совсем не видно.
- Все здесь, - одними губами шепнул Эван другу. - Все старосты... и лучшие ученик и ученица. Путь свободен.

Убедившись, что Пивз не собирается оставлять старост в покое, Эван выскользнул из-за доспехов поспешил за Люцем. В коридорах было уже пустнынно: почти все сидели по своим гстиным или в библиотеке, торопясь поскорее закончить бесконечные домашние задания. Потрескивали факелы, разгоняяя сгущающиеся сумерки.
Было ужасно здорово шагать налегке — сразу после занятий они закинули сумки в гсотиную - по безлюдным, принадлежащим только им коридорам и подниматься на верхние этажи вовсе не для уроков.
Быть первокурсником оказалось очень удобно: на любой глупый вопрос, что вы здесь делаете, всегда можно было сказать, что ты искал библиотеку и заблудился. Эта отговорка плясала на языке у Эвана, внутренне готового к нежелательной встрече с Принглом, пока они поднимались на пятый этаж и искали статую Бориса Бессмысленного.
- Точно, - придушенно булькнув, подтвердил Эван. А ещё через мгновение, скользнув за Люцем в открывшуюся дверь, добавил уважительно: - Ого.
В свете парящих свечей беломраморная внутренность ванной комнаты мерцала и сияла, как таинственная снежная пещера; и даже сквозь густой сумрак, сгустившийся по углам, пробивалось холодное белое свечение. Белые занавеси на окнах слабо колыхались, как живые; и золотые краны по периметру бассейна сверкали и переливались драгоценными камнями.
Да, ванная старост произвела впечатление на Эвана, так что про дверь он вспомнил только через пару минут. Мальчик закрыл щеколду и прислушалс. Сквозь дверь не доносилось никаких звуков.

- Ни одной? - в безмятежном голосе Розье скользнуло ненавязчивое недоумение; для Эвана это было знаком крайнего изумления. Мальчик обернулся от двери, подошёл поближе к бассейну, огляделся по сторонам. И впрямь, никаких флаконов не было видно.
- Будем надеяться, что после старост эльфы эту ванну не чистят, а Чистят, - иронично заметил Эван.
Кто-то мелодично захихикал. Розье дёрнулся, - он был свято уверен, что преступление они с Люцем совершают в полном одиночестве, - и вскинул голову. На стене обнаружился единственный портер, на котором была изображена русалка, сидящая на скале. Русалке явно было очень весело, а её хвост так и взбивал воду.
- Какие симпатичные маленькие старосты, - насмешливо сказала она и снова звонко рассмеялась. Золотистые вьющиеся волосы тускло мерцали в холодном сумраке, замечательно сочетаясь с мерцающими белыми стенами ванной. - Включите краны. Тогда поймёте, как здесь моются.

Самолюбие приятно пощекотали слова русалки, хоть она и пыталась скрыть своё истинное отношение к мальчишкам, пробравшимся в запретную ванную, под насмешкой. Нет, каким тоном бы она это ни говорила, даже русалка поняла, что от значка старосты Люциуса Малфоя отделяет только возраст.
Но как бы ни была приятна лесть русалки, Люциус тут же понял, что у них огромная - если не сказать больше!- проблема. В его планы не входило появление свидетелей - даже в виде портрета.
А значит, свидетельницу надо было убрать.
- Эван,- повернулся Люц к другу, с облегчением осознавая, что больше слов не понадобится. Эван понимал его с полуслова.
Не говоря ни слова, Люциус принялся снимать мантию.

Эван чудом успел уклониться от вспышки; заклинание горячо мазнуло по макушке, опалив волосы. Вдоль позвоночника побежали острые мурашки.
- О, - высказался Эван, со счастливым интересом разглядывая последствия наглого шантажа. На языке Эвана это значило: ну ничего себе!
Визг русалки мгновенно смолк; мальчик перевёл дух — теперь можно было не бояться, что её крики услышат снаружи. Зрелище, что и говорить, вышло эффектным — как всё, что делал Люциус. Эван, сияя, поглазел ещё немного, а потом, спохватившись, кинул мантию Люца на мраморную полку.
- Сейчас, - он ожесточённо рылся в оттопыренных карманах, пытаясь вытащить кое-как упиханные перчатки драконьей кожи. Пора было поспешить: отбой неумолимо приближался, а им ещё надо было преодолеть четыре этажа до подземелий.

Эван с живым интересом следил, что получится у Люца. Порезанный портрет уже нисколько не занимал его мысли, как враг поверженный. При виде пены Эван удивлённо поднял брови, опустился на колени у бассейна и, свесившись, отвернул другой кран. Немедленно забила струя густой фиолетовой пены, распространяя острый запах свежескошенной травы, мешающийся с ванилью. Бассейн начал заполняться сиреневой пеной, а пахло так, будто летним днём ешьё мороженое на лужайке.
Чёрные глаза Эвана светились удовольтсвием и восторгом, которые он как всегда щедро раздавал окружающим — и первому Люцу, - а мысль уже явно формировалась в глубине глаз. Восторг и желание его передать сменилось в его лице, всегда обращённом к лучшему другу, весёлым вопросом — что будем делать сначала?

Эван бросил взгляд через быстро заполняющийся бассейн — к трамплину. В тёмном окне виднелся бледный месяц. Журчала вода.
- Как у камней Меррин, - сказал он. Это было дома, близ моря — с камней было здорово прыгать в солёную тёплую воду. Где-то под камнями, по преданию, был зары в землю сундук с драгоценностями Меррин Белой Чайки, когда-то вышедшей за одного из предков Эвана.
Пивз определённо сорвал им собрание. Старостам придётся искать Барона... а потом всё равно проводить собрание. До отбоя ещё есть время. Успеем всё.
- Давай поплаваем, - предложил Эван, улыбаясь.

Эван весь засветился благодарной радостью. Он действительно очень соскучился по дому, солнцу и море; по уединению; по маме, папе и Лео.
А тёплый бассей был как кусочек моря.
Эван быстро стянул через голову мантию и, встряхнув, аккуратно повесил на тут же нашедшийся крючок, снял ботинки грапхорновой кожи и поставил ровненько, под мантией.
И вприпрыжку помчался к трамплину.
От окон ощутимо тянуло холодом; весь покрывшийся гусиной кожей, Эван прыгнул и рыбкой вошёл в воду ближе к середине бассейна.
Горячая вода обняла его, мгновенно изгоняя холод; Эван вынырнул — счастливый, с сияющими глазами, со слипшимися ресницами — и поплыл к Люцу. Вода переполняла его радостью и счастьем, как взрослых — шампанское; мальчик перевернулся на спину, подняв столб брыг, и, фыркая, как дельфин, подплыл к кранам и начал открывать их один за другим. Из одного ударила струя, отталкивающаяся от поверхности воды и расходящаяся арками; даже свечей хватило, чтобы в них заиграли радуги. А из друого, как бы отвечая желаниям Эвана, забила морская вода, полная ярких иллюзорных рыбок.

Эван тихо засмеялся, представив, как на голых старост, спешно выстроившихся под кранами перед завтраком, дождём полетели шрейки, полностью покрытые острыми иглами, а потом нырнул и проплыл под водой к противоположному краю, где было глубоко, чтобы открывать краны по краю навстречу Люциусу. Кранов было значительно больше, чем старост, но узнать, есть ли у них предпочтения, не представлялось возможным. Придётся набивать все.
Ещё сияя, Эван обернулся к другу и показал рукой болотных дагбожек, как ими пугают маленьких детей, а потом кивнул на дно бассенйа. Если бы можно было раскидать эту нечисть по дну, под пеной... Дагбожки не любят, когда на них наступают. Так искусали бы щиколотки старостам, что, наверное, даже до больничного крыла не добраться.
Эван отвлёкся от кранов на минуту, пытаясь поймать яркую рыбку — коралловую или лимонную — но они ускользали меж пальцев; наконец он выбросил руку и ухватил-таки в пригоршню яркую, красную. Эван довольно фыркнул, отпустил рыбёшку, кувыркнулся в воде напоследок — и продолжил открывать краны, плывя навстречу другу. Скоро под ногами уже появилось дно: Эван выбрался с глубины.

Эван замотал головой — во все стороны полетели радужные брызги — и заплескался, зачерпывая ладонью вдоль поверхности воды, туда, где уже скрылся Люц. Счастье — обычный спутник Эвана — бурлило в крови ещё веселее, чем всегда. Грозно нахмурив угольные брови, глаза под которыми сверкали весело и живо, Эван оглядывал тёмный бассейн, поджидая появление друга. Вот на поверхности показалась светловолосая голова, и Эван возобновил атаку: совсем рядом с местом его нынешней дислокации завершала свою арку та особая, гуттаперчивая, прыгучая струя — завершала, чтобы начать новый высокий прыжок. Эван коварно подставил руку, изменяя её направление, так что струя обрушилась близ Люца, перепрыгнула через него и умчалась прочь. Улыбаясь во весь рот, Эван шевелил ладонью, меняя направление воды так и этак — чтобы наконец обрушить её, тёплую, веселяющую, водопадом - прямо на голову Люца.

Эван забулькал, так смех рвался наружу — щекотка имела некоторую власть над Розье — забрыкался упоённо. Из-под воды тёмная ванная выглядела мрачным аметистом с золотыми всполохами там, где стояли канделябры; и вот уже смех разбивает вдребезги сумрачный камень — это Эван вылетел на поверхность, наглотавшийся воды, хохочущий во всё горло. Взлёт водяной арки над его головой играет полноцветной радугой, вокруг шеи ведут хоровод синие и жёлтые рыбёшки.
Но сейчас в глазах Эвана, утолившего первую страсть по воде, по морю, по дому, уже мелькает вопрос. Он смотрит на Люциуса — пора? берёмся за дело? кажется, больше дурачиться нет времени? - а потом переворачивается на спину, потягивается напоследок, снова уйдя под воду. Опять школьная мантия и часы урочной отсидки. Попросить у Слагхорна разрешение на индивидуальные полёты?..

Мальчишка завернул последний кран — тот самый, с аркадной струёй. В ванной стало непривычно тихо, только слегка плескала вода о стенки бассейна. Над мерцающей водой плыли клубы бледного, призрачного пара. Пора.
Вынырнув из воды, Эван подтянулся на бортике и выкатился на пол. Мрамор тотчас принялся высасывать всё набранное за купание тепло. Стопка белых пушистых полотенец в углу уже давно была взята на примету, и Эван мгновенно сдёрнул верхнее, накинул на плечи, второе бросил Люцу. Так стало теплее; и одежду не запачкаешь гноем буботубера, если что.
Слегка улыбнувишсь — в этот раз в мягкой улыбке Розье скользнуло нечто развесёлое, хищное — Эван выцепил из девчачьей шкатулки с завитушками раздутый жирный стебель. Буботуберы были совсем недавно выкопаны из земли, ещё извивающиеся — и очень, очень вонючие. Эван выдавливал их прямо руками, поскольку единственный пестик был экспроприирован Люцем; задыхаясь от вони, Розье улыбылся, с наслаждением выдавливая жёлто-зелёную жидкость, которая скоро должна была превратить голых префектов в... Вот и посмотрим, во что.
Профессор Спраут была бы нами довольна, с иронией думал он, оценивая солидное количество приготовленного ими материала, и в столь короткий срок. А теперь — веселье.
Вскоре от несчастного портрета осталась одна рама, с неё не свешивалось ни одного лоскутка, а краны — краны были до отказа забиты пропитанными гноем тряпками.
Эван смотрел на раму, склонив голову набок. Она выглядела вызывающе, явно показывая, что здесь, в ванной, произошло нечто примечательное. А если убрать раму... будет казаться, что портрет просто убрали. Мало ли почему. Перевесили в другое место, как недавно из кабинета Истории Магии убрали портрет Ансельма Плешивого, потому что он мешал вести урок профессору Биннзу, непрестанно поправляя чуть ли не каждый излагаемый факт.
Эван достал палочку, указал на раму, приказал тихо:
- Вингардиум Левиоза.
Рама вздрогнула, медленно снялась с крючка и поплыла по воздуху, мягко спускаясь вниз по движения палочки Эвана.